Шатов. Признаю, за исключением того момента, что якобы за активную работу я был произведен немцами в полковники. Заявляю, что никогда такого звания от немцев не имел и полковником не был.
В 13 часов 40 минут председательствующий объявил перерыв. Менее чем через полчаса судебное заседание возобновилось. Начались допросы Власова и его помощников.
Никто из них не отрицал своей вины, не оспаривал выдвинутых обвинений. [303] Если и возникали некие накладки, то они были вызваны тем, что подсудимые не понимали или делали вид, что не понимают вопроса.
Ничего не меняли и пикировки, которые время от времени возникали между подсудимыми. Никто не перекладывал на плечи другого своих поступков. У каждого этих поступков вполне хватало для предъявленных обвинением статей.
И вот посреди этого ровного течения процесса в 21 час 45 минут В.В. Ульрих объявил, что сейчас будет просмотр в зале суда трофейных фильмов о заседании КОНРа 14 ноября 1944 года в Праге и выступлении Власова на собрании в «Доме Европы» в Берлине…
Было бы понятно, если бы демонстрация фильма вызывалась необходимостью изобличения отрицающих свое участие в работе КОНРа подсудимых.
Но необходимости такой не было… Никто из подсудимых не отрицал того, что мог подтвердить фильм.
Тем не менее фильмы показали.
Ульриху зачем-то потребовалось вдруг сравнить сидящих на скамье подсудимых власовцев с теми, какими они были в вершинную минуту своей жизни.
Или не Ульриху это потребовалось? Но тогда – кому?
История с показом фильма загадочная, почти мистическая.
Нечто от мистического действа есть и в тех вопросах, которые задавались после демонстрации фильма подсудимым.
Сами вопросы в стенограмме не зафиксированы, но ответы подсудимых остались…
Подсудимый Жиленков. Я жил у немцев неплохо, а поэтому и имел такой выхоленный вид немецкого генерала, который вы видели при просмотре документального фильма заседания комитета.
Подсудимый Трухин. Когда я находился в президиуме, заснятом немцами для проведения агитационной работы в фильме, который вы только что просмотрели, я не думал о том, что мне сегодня придется сидеть на скамье подсудимых перед советским правосудием. Но я знал, что когда-либо мне все-таки придется отвечать за свои преступления перед Родиной.
Зачем надо принуждать подсудимого проводить сравнение себя нынешнего с тем, каким он был полтора года назад, непонятно… Тут что-то пропущено в стенограмме… [304] Кстати, заметим попутно, что стенограмма, фиксирующая часы и минуты перерыва на обед, конец первого дня заседания и начало второго не отмечает никак {63}.
Ответить на эти вопросы затруднительно, но очевидно, что что-то происходило в эти часы, когда демонстрировались достаточно длинные – мне довелось посмотреть их – фильмы. Очевидно, кто-то появлялся в зале, где шел закрытый процесс…
Сталин?
Это многое бы объяснило, но не все.
Непонятно, отчего так резко на этом месте в стенограмме меняется речь Власова…
Власов. Когда я скатился окончательно в болото контрреволюции, я уже вынужден был продолжать свою антисоветскую деятельность. Я должен был выступать в Праге. Выступал и произносил исключительно гнусные и клеветнические слова по отношению к СССР. Все это я сейчас просмотрел и прослушал из кинофильма и первый несу полную ответственность за это.
Это уже не тот человек, что, отвечая на вопрос Ульриха, несколько часов назад сказал: «Даже в 1943 году немцы не разрешали нам писать русских слов в этих листовках»… Этот человек и слов-то русских не знает, а скрипит и скрежещет, как плохо смазанная машина.
И вот только тогда и задает Власову свой главный вопрос Ульрих.
Ульрих. Подсудимый Власов, а теперь в общих чертах расскажите суду, в чем вы конкретно признаете себя виновным?
Власов. Я признаю себя виновным в том, что, находясь в трудных условиях, смалодушничал, сдался в плен немцам, клеветал на советское командование, подписал листовку, содержавшую призыв к свержению Советов, за мир с немцами, договорился с немцами о создании комитета. Моим именем делалось все, и лишь с 1944 года я, до известной степени, чувствовал себя в той роли, которая мне приписана, и с этого времени и успел сформировать все охвостье, всех подонков, свел их в комитет, редактировал гнуснейший документ, формировал армию для борьбы с Советским государством, я сражался с Красной Армией. Безусловно, я вел самую активную борьбу с Советской властью и несу за это полную ответственность. Мне было в последнее время ясно, что Германия погибла, но я не решался идти к Советам. Правда, я не имел связи с Англией и Америкой, но я надеялся на поддержку с их стороны в части создания мне условий для продолжения антисоветской деятельности. [305]
Читать дальше