Алексей Карпов - Батый

Такова версия Рашид ад-Дина. По версии же Джувейни, ко времени стычки Куркуза с эмиром Чагатая умер и Угедей, о чём Куркуз будто бы узнал в дороге от встретившегося ему гонца.

8 А. Карпов

В данном случае слово «пурпур», очевидно, является не обозначением цвета, а синонимом драгоценной («царственной») ткани, которая может быть разных цветов.

Так в некоторых рукописях Рашид ад-Дина. В других иначе: «Так как Кудэн… скончался». По всей вероятности, Кудэн умер во время курултая или же сразу после его завершения.

Этот город на пути в Каракорум посетил Гильом Рубрук. Развалины города, как считается, обнаружены археологами на окраине села Антоновка Саркандского района Талды-Курганской области Казахстана на небольшой речке Ащибулак 37.

Такова версия Джувейни. Согласно Рашид ад-Дину, царевичи не приезжали в ставку Бату, ограничившись присылкой своих представителей.

В другом месте своего труда Рашид ад-Дин пишет, что эти войска Бату доверил брату Берке и сыну Сартаку. Однако это, очевидно, ошибка: по свидетельству армянских источников, Сартак оставался на Волге, где замещал отца 49.

Учитывая, что в том же 1247 году на восток двинулся и сам Батый со своей ордой, можно было бы предположить, что Андрей и Александр сопровождали его в поездке. Но до Монголии Батый так и не добрался; русские же князья, судя по указанию летописи, в «Кановичах» побывали. Если исходить из времени их возвращения на Русь (зима 1249/50 года), то вполне можно допустить и их участие в курултае, устроенном Батьгем в Алатау-уле. Однако ярлыки на княжение они, вероятно, получили раньше, ибо едва ли Менгу, ещё не утвердившийся в качестве великого хана и не признанный таковым в Монголии, мог заниматься второстепенными для него русскими делами.

Автор поздней Никоновской летописи называет Неврюя «царевичем». Если это слово не домысел летописца XVI века, то оно свидетельствует о том, что Неврюй был Чингисидом. Однако среди потомков Чингисхана царевич с таким (или похожим) именем не значится. В Житии Александра Невского Неврюй именуется «воеводой» Батыя — и это больше похоже на правду.

В. Г. Тизенгаузен писал даже о параличе, будто бы разбившем Бату, предлагая такой перевод известного рассказа Рашид ад-Дина об отказе Батыя поехать в Монголию для избрания Гуюка: «…Бату, по старости лет, приключилась болезнь паралича, и когда его потребовали на курултай, то он под этим предлогом уклонился» 44. В переводе Ю. П. Верховского (см. выше): «…Бату, вследствие преклонного возраста, почувствовал упадок сил…»

Согласно этой легендарной повести, «злочестивый и злоименитый мучитель» устремился на «западных угров», к «вечерним странам, их же прежде не доходил». Разорив и опустошив многие «места и грады», он дошёл до великого города Варадина, где правил король Власлов, или Владислав, обращённый в лоно Православной церкви (из католичества) святым Саввой, архиепископом Сербским. (В образе этого короля Владислава соединились черты двух исторических личностей: Владислава (Ласло) I Святого, жившего в XI веке, и Владислава IV Кумана, правившего в 1272–1290 годах и бывшего современником нашествия на Венгрию татарских войск во главе с правнуком Батыя Телебугой и всесильным темником Ногаем в 1285 году.) С Божьей помощью Владислав нанёс поражение татарам. Батый бежал к «Угорским планинам» (Карпатским горам); вместе с ним бежала и сестра короля Владислава, взятая татарами в плен и принявшая сторону Батыя. Король настиг Батыя и собственноручно убил его; вместе с ним он убил и свою сестру. Автор повести (а им признают знаменитого агиографа XV века Пахомия Логофета, серба по происхождению) ссылался и на некие мемориальные подтверждения своего рассказа: «Сотворён же был медным литьём король, на коне сидящий и секиру в руке держащий, которой Батыя убил; и водружён на том столпе на обозрение и память родам и до сего дня» 58. Как уже отмечалось выше, «Повесть об убиении злочестивого Батыя» была составлена на Руси не ранее 70-х годов XV века, в период подготовки к решительному военному столкновению Московского государства с Большой Ордой, преемницей Золотой Орды.

Ибн Халдун, говоря о матери Тукана, не называет её имени. Зато имя Боракчин называют другие арабские хронисты — ан-Нувейри и ал-Айни, которые, правда, считали её женой не Батыя, но его сына Тукана; по версии этих авторов — вероятно, ошибочной — Боракчин действовала в интересах своего сына (от Тукана) Туда-Менгу. Можно, конечно, вслед за некоторыми историками предположить, что после смерти Батыя, в соответствии с монгольским обычаем, Тукан взял себе в жёны вдову отца 68. Но едва ли старшая из Батыевых жён могла родить ему сына. Скорее ан-Нувейри и ал-Айни ошибаются, и прав Ибн Халдун, у которого речь идёт о матери, а не жене Тукана.