Игорь Мариукин: Последняя война

Игорь Мариукин

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЙНА

...Думалось сегодня отдохнуть, насколько возможен отдых в условиях войны, но с утра нас поставили в известность, что пойдем прочесывать кварталы поблизости, где вчера вроде бы видели чичей с оружием. Это "вроде бы"... Ладно, не впервой, куда ж деваться-то от приказа...

Мероприятие без приключений длилось уже час, когда из подвального окошка раздался голос: "Сынки, сынки!" Оборачиваемся, инстинктивно ощетиниваясь стволами. Через разбитую раму к нам тянется грязная рука, обладателя которой мы пока не видим. "Обождите, я сейчас выйду, не уходите. Или может зайдете ко мне?"

Ожидая подвоха, и наученные горьким опытом двухнедельного пребывания в уже "освобожденном" Грозном, никто не спешит вниз.

Наш старлей Прокопенко явно нервничает, его можно понять - вчера вечером похожий визит в подвал закончился тремя "двухсотыми", да и вообще офицер десятый день в Чечне, и его тихое отчаяние, сквозящее во взгляде, присутствия духа нам не добавляет.

На третий день своей военной жизни Прокопенко нажрался по-взрослому, что называется. Ходил целовался со всеми, говорил, что сам себя поминает, что сдохнет тут. Накаркал в итоге...

Из подъезда раздается шаркающий стук, и на свет божий выбирается старик неопределенного возраста, очень худой и грязный. Одет в женское полупальто выцвевшего сиреневого цвета, один ботинок подвязан веревкой. Старик опирается на самодельный костыль, во второй руке полотняный мешок. Глаза у старика живые и глубокие - голубые льдинки смотрят на нас с надеждой, рядом с ним семенит собачка, помесь болонки и дворняжки, маленький потешный шерстяной черный комок, который начинает рычать на нас, когда мы подходим к старику.

"Тише, тише Черныш, это же наши" - шепелявит старик.

Мы выжидающе молчим, никто не знает, что сказать.

- А закурить дадите?.. - похоже, старик сам не знает, с чего начать разговор. - И спичек коробочку, насовсем... Если можно...

Андрюшка "Твикс" протягивает ему зажигалку и непочатую пачку "Космоса", старик неловко пытается еJ открыть, роняет и сигареты и зажигалку на землю, наклоняется за ними и падает. Прокопенко поднимает старика, тот обхватывает руками нашего старлея за шею и начинает тихо плакать: "Возьмите меня с собой, сынки, заберите меня".

Мда, это в наши планы совсем не входит, но что-то в его виде такое, что Прокопенко и наш прапор Кузьмич молча поднимают его на руках и сажают на броню, туда же запрыгивает пара наших, БМПшка разворачивается и едет к кунгам. Пушистый комочек Черныш со всех ног бежит за броней и заливисто лает.

Проехав метров сорок БМП останавливается, с брони прыгает солдат, хватает собаку подмышку, запрыгивает на броню, и БМПшка скрывается за углом.

Вернулись мы в расположение часа через полтора, где и познакомились поближе c нашим "найденышем", 85-летним подполковником ВВС СССР в отставке Мироновым Александром (отчество забылось). Участником советско-финской войны, Великой Отечественной Войны, награжденным орденом Боевого Красного Знамени, двумя Красными Звездами и множеством медалей, инструктором корейских летчиков и участником событий начала 50-х в Корее.

Накормленный тушенкой старик доставал из своего мешочка помятые фотографии, наградные книжки, ордена, погоны в двумя голубыми полосами и двумя звJздами, показывая их нам и сумбурно пытаясь рассказать о себе.

С пожелтевших фотографий на нас смотрел улыбчивый симпатичный светловолосый капитан на фоне старых советских самолетов и ангаров с иероглифами, то один, то с группой корейцев с кожаных шлемах.

Господи... а ведь я ничего не знал о той войне, даже не знал, что наши и в ней принимали участие... ведь тоже целый забытый мир с чьими то-то победами и поражениями, смертью и выживанием. Трудно не уподобляться газете "Красная Звезда" а ля 70-е годы, и обойтись без пафоса, но это был свой, свой в доску старик, знающий, что такое смерть и жизнь, действительно ВЕТЕРАН ВОЙНЫ, не в том затасканном, формальном и набившем оскомину варианте, что нам преподносили в школе, а поражавший нас, людей знающих, что такое война не понаслышке, своей настоящестью и простотой.

Дед Саня (мы сразу окрестили его так) дернул грамм сто спирта и, жестикулируя, размахивал руками: "А истребители эти американские горят за милую душу, что твои дрова, плJвые у американцев летчики были, мы им давали жару. Вот гансы летали и бились куда лучше, но всJ равно - русский летчик и солдат - самый-самый. Да, вот и небо тогда в войну было голубое-голубое, а сейчас нет того цвета, серое все какое-то, давно я чистого неба не видел, а здесь так и вообще..."