Олег Куваев - Избранное. Том 3 - Никогда не хочется ставить точку

Это, Боря, о твоих рассказах о "маленьких людях, за чей счет все живут". Лучшего благословения для них, чем слова свана, не придумаешь. И твой приятель, бывший на пленуме, тебе посоветовал глупость: "Пользуйся, пока твой Куваев в "фаворе". Ты же знаешь, Борька, в фаворе я или без оного, я не буду представлять в редакцию рукопись, в качество которой не верю или не верю в потенциальные возможности ее автора. При чем здесь фавор? И опять таки, слово мое всегда будет дешево стоить за кулисами, если.

даже мне дадут пять Нобелевских премий. Ибо я всегда чужой для тех, кто правит литературой. Моя же башка и время всегда к твоим услугам, и ты это знаешь и мог убедиться.

Кстати, я приготовил тебе для пересылки Глеба Гор бовского. Это примерно то, чем должна была стать твоя повесть. Она, хоть и опубликована в достаточно авторитетном журнале, имеет те же недостатки, от которых тебе в первую очередь надо избавиться: ненужная броскость, пижонство, очень часто отсутствие главной сквозной идеи, главной боли — для чего ты пишешь, что хочешь крикнуть с колокольни. Я тебе посылаю в качестве примера: как тебе не надо писать.

Где то в бесконечности, мировом хаосе есть твой стиль, твоя тема, где то зашифрованы страницы, которые написал Боб Ильинский и никто другой. Найти их — удача и счастье. Я, Борька, кроме пятидесяти строчек, затерянных в семи моих книгах, не нашел и следов текста Олега Кува ева. Может, и не найду никогда. Все это туфта. Все мои рассказы не стоят рассказа Казакова "Проклятый Север", а вся художественная советская литература об Арктике есть в одной тонкой тонкой книжечке Бориса Горбатова "Обыкновенная Арктика". Все мы из нее вылезли, и не лучшим образом.

А ты говоришь — успех.

Я искренне рад лишь одному, что ты железно стоишь. Что не забросил. Если человек стоит так — будет или хорошо, или никак.

Вот. Обнимаю тебя, и не Пиши ты мне, ради бога, глупостей и не думай их обо мне. Ты когда то увидел в башке проблеск света, вот и молись, чтобы он не гас, а горел, и я буду молиться Ему, чтобы сей проблеск горел в твоей башке и судьбе. Все же ясно и просто, Борька! Иначе — зачем?

Журналы пошлю, как пойду на почту. Тебе полезно это прочесть. А сейчас баба идет в деревню, там опустит конверт.

Обнимаю. Ноябрь1974

Одна моя ночная и вечная подсознательная мечта: успеть. Два романа: "Правила бегства" и "Последний охот

ник". Чувствую силу я в себе. "Территория" — это ведь так, разминка. И Островского 70 из меня не будет. Ибо, помимо стальных нервов и челюстей, помимо простых, как инстинкт; знаний. Чести, Долга, помимо этого, о чем я писал в "Территории", валяются по магаданским подвалам, в Сеймчанском аэропорту, в общественных туалетах сотни бичей. А они — люди. И на 99 процентов — талантливые и высокообразованные натуры, поэтому они в бичах. Доктор их не излечит. Дубинка по голове — также. Что их излечит? Моя книга их не излечит, ибо они ее не прочтут. Но я хочу напомнить о том, что они есть, что они люди, и; может, иной интеллигент возьмет и пригреет около себя иного забулдыгу. Но смысл, конечно шире. Смысл в том; опомнитесь, граждане, и усвойте истину, что человек в рванине и с флаконом одеколона в кармане столь же человек, как и квадратная морда в ратиновом пальто, брезгливо его обходящая. И пусть исполнятся слова: "Кто был никем; тот станет всем". Вспомните гимн, бывший гимн государства, граждане с квартирами и польтами.

Вот смысл и цель моей работы сейчас. За что я любил и люблю Николая Островского и преклоняюсь перед его книгой — это за то, что он имел Веру и ради этой Веры готов был быть нищ, гол, вшив и болен. Это, Боря, дсн стойно Уважения, что бы там ни блекотали по мансардам шизофренички с сигаретами и новоявленные пророки, у которых есть только слово: "Нет!" Но нет слова: "Я дам вам Истину".

Февраль 1975

Борька! В то утро, когда я положил в портфель твою рукопись, чтобы нести ее в журнал "Наш современник", умер Виктор Николаевич Болдырев. Ты был у него на Арбате. Седой, красивый, забыть ты его не мог.

Сам понимаешь, в тот день и десять дней после мне было не до твоей рукописи, ибо Витя был одним из самых близких мне людей. Понесу в понедельник.

На похороны прилетал Мифта, и мы договорились, что он от моего имени позвонит Максименко и вообще напомнит. И я напишу. Ибо не успел. Вот сейчас первый день за машинкой, своими делами заниматься не могу, занимаюсь делами ребят. Напишу ему сегодня.

Будь. Олег.

Куваева Галина Михайловна — сестра О. М. Куваева.