Сергей Полотовский - Пелевин и поколение пустоты

Восьмидесятые Пелевина – это ненужное техническое образование, журналистские халтуры, запойное чтение и общение с теми, кого принято называть интеллектуалами.

В начале восьмидесятых Пелевин знакомится с писателем и программистом Сергеем Москалевым, будущим автором «Словаря эзотерического сленга» и программы Punto Switcher, благодаря которой пользователь компьютера может не заботиться о переключении раскладки клавиатуры (программа меняет ее с английской на русскую и обратно, самостоятельно определяя, на каком языке пишет пользователь).

«У нас был общий приятель, который занимался боевыми искусствами, кажется, в одной секции карате, – вспоминает Москалев. – Они там прыгали через машины на ходу. Витя делал удар маваши или что-то такое: подпрыгивает, а под ним проезжает машина».

Москалев на четыре года старше – в начале взрослой жизни огромная разница, но молодых людей объединяют общие увлечения. «Я тогда уже эзотерикой занимался, Кастанедой, самиздатом, переводами. Витя интересовался этой темой. Он активно читал-ксерил. Оказался очень дееспособный человек, нашел места, знакомых, у которых можно было ксерокопировать книги».

По словам Москалева, в те годы Пелевин всегда ходил с сумкой через плечо. В сумке была нелегальная литература: книги по дзен-буддизму, ротапринтный Кастанеда («величайший поэт и мистик ХХ века», как он выразился в некрологе «Последняя шутка воина», опубликованном в 1998 году в «Общей газете»). Особой опасности будущий писатель себя не подвергал – все-таки Кастанеда не Солженицын или хотя бы сборник «Вехи», но в случае чего можно было, конечно, и срок схлопотать: советская власть тщательно оберегала свою неестественную монополию на логос.

Я в юности Кастанедой увлекался. А потом прочел у него в одной из книг, что осознание является пищей Орла. Орел – это какое-то мрачное подобие Бога, так я понял.

Помимо сумки в облике будущего писателя была еще одна характерная визуальная константа. «В конце восьмидесятых молодой человек без кожаной куртки автоматически выпадал из верхней трети пищевой пирамиды и брачных танцев вечной весны перестройки, – вспоминает писатель и товарищ пелевинской молодости Альберт Егазаров. – Сейчас выглядит смешно, но в то время – необоримый фетиш. У Вити она была».

Для молодого парня, сосланного вместе с родителями из центра в Чертаново, дом Москалева в Большом Козихинском переулке (№ 23) стал одной из точек опоры в центре Москвы. И интеллектуально, и топонимически – на весь период конца восьмидесятых – начала девяностых.

«Витя жил на окраине и, как любой человек из спального района, выезжая в центр, пытался сделать массу возможного: взять-отдать, пообщаться, – вспоминает Москалев. – Витя выстроил такую схему, что при большом круге общения мог прийти к нам два часа посидеть, потом в соседний дом – еще час. Он расписывал себе некий маршрут: Малая Бронная – потом к тебе, потом звонит кому-то дальше, передвигается на Садовое. Был период, когда он очень активно по Москве перемещался. Где-то до 96-го».

Из этого можно сделать вывод, что замкнутость писателя – качество не врожденное, а приобретенное. Затворничество – достижение более позднего времени.

Нравы, царившие в этой среде, хорошо иллюстрирует история из написанного Москалевым «Словаря эзотерического сленга». Персонаж, обозначенный здесь как Витя П., – ни в коем случае не Пелевин. Исключительно совпадение. Во всяком случае, так сейчас утверждает сам Москалев.

«Когда в начале 80-х появилась в Москве уринотерапия, первыми адептами ее стали несколько мистиков. Витя П. очень бравировал тем, что пил свою мочу. Во время одного из вечерних сборищ с застольем он сказал, что не будет пить вина, но, если ему позволят, он тяпнет мочи. Все, естественно, согласились, он принес полстаканчика мочи, пристроил его между угощением, искоса глядя на реакцию окружающих, но вдруг вспомнил, что ему понадобится запить, вышел на кухню за водичкой. Когда он вернулся, то увидел смеющегося NN в окружении восхищенных лиц: оказалось, тот «махнул» Витину мочу. Витя понял, что акции его крутизны резко упали, и стал капризничать, мол, что же он будет теперь пить и т. д. Тогда NN невинно так говорит: “Хочешь, я тебе своей налью?”» [2]

По версии художника Гермеса Зайгота, NN – петербургский эзотерик Сергей Рокамболь, а кто Витя П., догадаться нетрудно. И все это проходит под грифом «история про то, как Витю научили не проявлять публичного пафоса». Но Гермеса в те годы там вроде бы не было. Так ли это важно? К черту подробности. Какой-то дух времени и места в этих строках слышится.