Юрий Зобнин: Казнь Николая Гумилева. Разгадка трагедии

Дурная слава окружала эти места задолго до августа 1921 года — с того момента, как после начала «красного террора» (5 сентября 1918 года) Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем ввела в практику массовые расстрелы [4] 30 августа 1918 г. в Москве Ф. Е. Каплан ранила выстрелом из пистолета выступавшего на митинге В. И. Ленина. В тот же день в Петрограде поэт Л. А. Каннегисер застрелил председателя ПетроЧК М. С. Урицкого. 2 сентября Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) принял резолюцию по поводу этих покушений, в которой говорилось о необходимости "массового красного террора против буржуазии и ее агентов". 5 сентября Совет народных комиссаров РСФСР принял официальное постановление "О красном терроре", в котором, в частности, указывалось на необходимость "обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры" (см.: Декреты Советской власти. Т.З. М., 1964. С. 267, 291–292). На самом деле массовые казни потенциальных "врагов народа" в Петрограде начались еще раньше: 3–4 августа 1918 г. в городе было арестовано, по разным данным, от 1000 до 6000 офицеров, рассредоточенных по тюрьмам, загородным концентрационным лагерям и этапированных в Кронштадт. Большинство из них было затем убито, причем расстрелы начались тогда же, в августе (см.: Мелъгунов С. П. Красный террор в России: 1918–1923. Нью-Йорк, 1979. С. 21). . Речь тогда шла, прежде всего, о заложниках, случайно оказавшихся в заключении по самым разным причинам, от банальной спекуляции до некстати произнесенных неосторожных слов, и казнимых в целях устрашения и мести — за покушения на Ленина и Урицкого, за гибель К. Либкнехта и Р. Люксембург во время Берлинского восстания, за поражения Красной Армии на фронтах Гражданской войны и т. п. [5] "За Урицкого и Ленина действительно погибли тысячи невинных по отношению к этому делу людей. Тысячи по всей России были взяты заложниками" (Мельгунов С. П. Указ. соч. С. 25). Помимо правовой и морально-этической специфики, это коммунистическое новшество в отечественной практике исполнения наказаний имело и специфическую «техническую» сторону. Ведь в Российской империи даже в самое грозное время революционных волнений 1905–1907 годов и в годы Первой мировой войны смертная казнь была всегда мерой исключительной и, как правило, строго «индивидуальной». «Рассказ о семи повешенных» Л. Н. Андреева, потрясший в 1908 году российских читателей, рисует мыслимо возможную тогда массовую экзекуцию, подготовка к которой, как следует из самого рассказа, начинается более чем за месяц. В период междувластия 1917 — начала 1918 года по стране прокатилась волна массовых расправ и погромов, но тут действовала слепая ярость неуправляемой, мятежной толпы.

«Красный террор» поставил перед сотрудниками ВЧК невиданную до того в России задачу уничтожения заключенных, поставленного «на поток». Так, в том же Петрограде за один 1918 год чекистам нужно было умертвить минимум 1169 человек (по официальной статистике) [6] См.: Иоффе В. Указ. соч. С. 128. . Это требовало новой методики исполнения смертных приговоров.

С начала «красного террора» массовые расстрелы проходили по ночам в подвалах и внутренних дворах городских мест заключения, в том числе — в Петропавловской крепости [7] В дневниках З. Н. Гиппиус 1919 г. фиксируется, в частности, что горожане, живущие вблизи Петропавловской крепости, слышат по ночам "бесконечные расстрелы". "Расстреливают офицеров, сидящих с женами вместе, человек 10–11 в день, — записывала в августе 1919 г. в дневнике З. Н. Гиппиус. — Выводят во двор, комендант с папироской в зубах, считает, — уводят. Недавно расстреляли профессора Б. Никольского. <���…> На днях сына потребовали во "Всеобуч" (всеобщее военное обучение). Он явился. Там ему сразу комиссар с хохотком объявил (шутники эти комиссары!): "А вы знаете, где тело вашего папашки? Мы его зверькам скормили!" Зверей Зоологического сада, еще не подохших, кормят свежими трупами расстрелянных, благо Петропавловская крепость близко, — это всем известно. Но родственникам, кажется, не объявляли раньше" (см.: Гиппиус З. Н. Живые лица. Стихи. Дневники. В 2 кн. Кн. 1. Тбилиси, 1991. С. 196, 187–188). . Однако уже тогда, для особых случаев, стали появляться и загородные «спецучастки», служившие одновременно местом казни и конспиративным могильником. Одним из первых подобных «спецучастков» в истории Советской России и стал примыкающий к Рябовскому шоссе дальний угол Ржевского полигона, между станциями Ковалево и Приютино тогдашней Ириновской железной дороги (ныне включенной в систему Финляндской железной дороги и существенно перестроенной). Это было пустынное мелколесье, отделенное от самого полигона рекой Лубьей, где находился выстроенный еще в XIX столетии двухэтажный пороховой погреб, обнесенный с трех сторон огромным земляным валом (на случай взрыва хранившихся боеприпасов). К погребу была проложена грунтовая подъездная дорога, а на въезде располагалось караульное помещение. К концу 1910-х годов пороховой погреб, караулка и прилегающая к ним пустошь были заброшены. Для тайных чекистских гекатомб это было идеальное место, расположенное относительно недалеко от города, но совершенно безлюдное, находящееся в охраняемой военной зоне, но отчужденное от нее и, главное, имеющее укрытое от любых посторонних глаз и ушей сооружение, которое можно было использовать в случае особенно большого количества жертв.