Владимир Познер - Прощание с иллюзиями

Ныне в России носят кресты напоказ, чтобы всем было видно. Носят государственные деятели и столпы бизнеса, носят отъявленные бандиты. Меня отвращает не вера как таковая, пусть я и не согласен с ней, меня отвращает вера «как бы», вера «лайт». У меня нет ни малейшего сомнения, что если бы завтра вдруг по мановению волшебной палочки вернулся к власти Сталин, все эти воцерковленные дамы и господа заменили бы свои кресты на другие символы со скоростью молнии, смазанной маслом. Ложь, лицемерие — вот чем охвачено российское общество сегодня, вот что произошло и продолжает происходить.

Согласно опросу, проведенному в мае 2011 года Центром Левады, двадцать два процента взрослого населения России хотели бы уехать из страны навсегда. Опрос, однако, показал крайне неприятную тенденцию. Хотят уехать более половины тех, кто занимается бизнесом, и более половины студентов высших учебных заведений. Парадокс: люди живут так хорошо, как не жили никогда. Я говорю не о Москве. За последние годы я объездил порядка пятидесяти российских городов, больших и малых: полно автомобилей, магазины забиты товарами, нет пресловутого советского дефицита, нет очередей, зато у населения есть деньги. Но они — большинство — недовольны. Одни скучают по равенству в нищете — те, кто постарше. Другие завидуют более имущим. Но не это главное. Когда человек — раб, когда он не может поднять головы, когда ему некогда оглядываться, сравнивать свое бытие с существованием других, он и не размышляет о своем житье-бытье. Но стоит ему зажить чуть лучше, чуть выпрямиться — и он начинает видеть, начинает сравнивать… Кажется, я уже вспоминал бессмертную фразу Жванецкого: «Кто не видел других туфель, наши туфли — во!» Но в том-то и дело, что увидели…

Когда человек не видит перспективы, когда для него нет понятного завтрашнего дня либо этот день рисуется ему безнадежным и бессмысленным — именно тогда возникает желание бежать.

Мое возвращение в Америку, мои почти семь лет работы там, опыт съемок фильма «Одноэтажная Америка» и знакомство с совершенно дотоле неведомыми мне местами, встречи с самыми разными людьми — все это не дало мне повода для оптимизма.

Я уезжал из Америки подростком. Я знал, что мама моя француженка, что родился я в Париже; я знал, что мой папа — русский, я знал, что именно на его родине, называемой СССР, существует по-настоящему справедливое общество, именуемое «социализмом», что там нет ни бедных, ни богатых, нет безработных, нет трущоб, нет расизма. И я хотел быть русским. Но все это не мешало мне оставаться американцем. Я обожал бейсбол, моим кумиром был Джо ДиМаджио, я бредил вестернами. Я помнил наизусть Преамбулу к Декларации Независимости и речь, которую произнес президент Линкольн в Геттисбурге, я знал назубок американскую историю и мог за шестьдесят секунд перечислить в алфавитном порядке все сорок восемь штатов, но одного я не знал: насколько глубоко проник в мое подсознание образ Америки — страны Демократии, страны Свободы, страны Неограниченных Возможностей, где Каждый Может стать Кем Хочет. И когда я уехал, я увез все это с собой. И когда я страдал в Германии, все это жило во мне. Но когда я приехал в СССР, все это, во мне сидящее, начало твердить: «Куда ты приехал? Это не то, это не так, неужели ты не видишь, что тебя обманули?!» Как же я не хотел слышать, а тем более слушать этот голос! Я пытался не видеть ничего, что подтверждало правоту моих отвергаемых сомнений, а если видел, то находил увиденному оправдания… Но всему наступает предел: постепенно мне пришлось начать отдавать себе отчет в том, что происходит в Советском Союзе, каковы реальные порядки, насколько человек беззащитен, что такое в самом деле «социалистическая демократия». Я не мог не замечать, как жестоко преследуется инакомыслие, я не мог обманывать самого себя, когда становился свидетелем судилища над Синявским и Даниелем, издевательств над Пастернаком. И на этом фоне мои американские воспоминания обрели особую ауру, притягательность. Я не обманывался относительно политики Америки. Но я не сомневался, что то основное, глубинное, которое составляло изначально фундамент Соединенных Штатов, неизменно.

И вновь меня постигло разочарование, вновь пришлось попрощаться с иллюзиями.

Я по-прежнему помнил Преамбулу к Декларации Независимости, но многие в Америке не то что не помнили, но и не знали ее. Что-то произошло с американским духом, с американской душой. Все потускнело как-то. Весь этот замечательный американский оптимизм, вся эта неуемная вера в «американскую мечту» — все это перестало писаться, говориться и думаться с большой буквы.