Англичане предложили футбол, изобретаемый на бегу, тут же, при нас, с пылу с жару, тот футбол, в ходе которого боишься пропустить хоть что-нибудь, потому что самое интересное может быть создано в любое мгновение. Тут уж не станешь листать газету, жевать бутерброд, болтать с соседом, весь превращаешься в зрение.
Власть Игры (пусть слово это будет с большой буквы) сильна необычайно. Для меня не существовало никаких причин, в силу которых я сделался бы вдруг болельщиком бразильцев или англичан. Но я им становился: в прошлый раз, в 1958 году, мне совершенно необходима была победа бразильской сборной, а теперь — английской. И позже это случалось. На следующем чемпионате, в Мексике, я снова душевно был с бразильцами, потом, в ФРГ и Аргентине, — с голландцами, хотя в двух последних случаях мои упования и не сбылись.
Игра, думаю, и есть то, к чему мы прикомандированы, приписаны, при чем состоим, чему служим. Тут не обойдешься без обольщений, ошибочных пристрастий, заблуждений по первому впечатлению. Но в конечном счете, пусть и не сразу, облик Игры, той, которую мы признаем и объявим современной (высокая похвала!), нас должен покорить, мы должны найти ее разгадку, объяснение, записаться в число ее деятельных поклонников и стоять за нее горой. И тогда по контрасту делается очевидным, что другие разновидности игры, даже приносящие временами весомые дивиденды, оказываются старообразными, провинциальными, неполноценными, приспособленческими. Футбола на белом свете гораздо больше, чем Игры, и в умении ее опознать, выделить, представить мы, репортеры, и обязаны более всего преуспевать. Принимать же любой футбол за Игру — вредное заблуждение, ведущее к топтанию на месте, к засорению мозгов читателей, это медвежья услуга тем командам, о которых пишешь.
Чемпионаты мира — ярмарки футбола, где получаешь представление даже не о сегодняшнем, а о завтрашнем дне. Четыре полузащитника сборной Англии, представившиеся для всеобщего обозрения в 1966 году, живут-поживают и сегодня, как и их динамичное взаимодействие в атаке с двумя форвардами. Именно тогда всплыл термин «команда-звезда», заменивший собой прежний — «команда звезд».
Мы ищем среди тех, кто на поле, героев. И находим. Грош цена футболу, если не различимы люди.
Выбор большой, на любой вкус. Можно даже какому- то игроку отдавать предпочтение тайно, не объявляя о своей симпатии, зная, что он никакая не звезда, и радуясь малейшей его удаче. Можно, наоборот, не жаловать общепризнанную звезду и про себя вести счет его промахам и прегрешениям. Ничего удивительного: не один разум властвует на трибунах.
И все же есть игроки, вокруг которых споры не возникают. Они наперечет. Дело не в их личных достоинствах и доблестях. Это те игроки, с именами которых связаны перемены в футболе. На английском чемпионате таким игроком стал Бобби Чарльтон. Именно он отчетливее, показательнее, чем кто-либо иной, предъявил образец игрока середины поля, который делал то, что до него не умел никто — ни бразилец Диди, ни француз Копа. Он был един в трех лицах: защитник, когда это требовалось, диспетчер — ум в движении и форвард, наносящий прямые, точные удары. Создавалось впечатление, что тренер Рамсей взял его в команду первым и к нему присоединял остальных, таких, которые были ему под стать.
В его внешности, в его манере себя держать, в его невозмутимости ничего не было героического, выдающегося. А тем не менее вся игра английской сборной зависела от него, она с ним согласовывалась, заданный им тон держала. Величие его было не в неповторимости, а, напротив, именно — в повторимости, в примерности для всех, кто намерен был следовать футболу новейшему, развивающемуся.
В конце концов наши репортерские поиски увенчались успехом. Игра была опознана. И было ясно, какими теперь глазами смотреть на футбол дома, с чем сравнивать, на что держать курс.
Чемпионат напоследок имел обескураживающий аккорд, отраженный от полуфинала ФРГ — СССР. Матч этот до известной степени был искажен травмой полузащитника Сабо (замен тогда не проводили) и удалением с поля правого крайнего Численко. Так вот, во всем этом некоторые должностные лица заподозрили злой умысел со стороны арбитра — итальянца Лобелло. И заподозрив, именно под этим углом вчитывались в отчеты о матче в «Советском спорте» и «Футболе». В газете автором отчета был Мержанов, в еженедельнике Латышев, наш самый знаменитый судья. Мержанов оставил без внимания судейство. Латышев, как ему полагалось «по должности», свое мнение высказал. Вот два отрывка из его отчета:
Читать дальше