Лев Филатов - Обо всем по порядку - Репортаж о репортаже

Воронин не угадывал — он видел. И когда играл, весь матч мог объяснить, и с трибуны улавливал глу­бинную связь событий. Талантливый у него был взгляд, проницательный.

Не знаю, обучают ли на факультетах журналистики чувству дистанции. Дистанции между репортером и его героями. По-моему, это одна из важнейших тонкостей нашей работы. Вряд ли что-либо можно точно рекомендовать: дистанцию подсказывают нату­ра, воспитание, такт. Но без нее не обойтись.

Был я со сборной в Сантьяго. Турне было долгим, шло к концу, и все мы скучали по дому.

Стук в дверь. Просыпаюсь: на часах начало первого. Ошибся кто-нибудь?» Открываю: перед дверью Миха­ил Месхи, Слава Метревели, Анзор Кавазашвили, Муртаз Хурцилава, Сергей Кутивадзе — грузинская часть команды, все при параде, в пиджаках, галстуках.

Миша Месхи негромко:

— У нас к вам просьба, поедемте с нами в гости.

— А вы знаете, который час?

— Знаем, раньше нельзя было, не позволили бы. Поедем: хороший дом.

— А зачем я вам нужен?

— Будете старшим.

Я понимал, что они уедут и без меня, нарушение распорядка все равно произойдет. Отговаривать смеш­но — не мальчики же.

— Старшим? Тогда извольте меня слушаться.

Руки легли на грудь, головы уважительно скло­нены.

Влезли в высокий, громоздкий лимузин, ждавший возле отеля, и покатили. Авантюра несомненная, но, уклонившись от нее, я упал бы в их глазах. Да и любо­пытно...Подъехали к коттеджу за забором. Вошли, из пе­редней видна столовая с накрытым столом. К нам вышел приземистый, крепкий старик, лицом грузин. Мои спутники заговорили с ним на своем языке, горя­чо в чем-то убеждая. Старик выслушал и согласно кивнул. За его спиной не люди, а тени, его домашние, замелькали, разбежались. А мы вслед за хозяином спустились по лесенке в погребок. Кружочком несколько деревянных колод и посередине колода потолще, вместо стола. Расселись, а неслышные «тени» принесли тарелки, стаканы, вилки, закуски. Мои спутники отказались сидеть в столовой: им захотелось, чтобы было как дома — в погребке. Мы сидим, а два молодых человека стоят возле стены. На проспекте Руставели они были бы своими.

Миша Месхи наклонился ко мне:

— Представляете, его сыновья не знают грузинс­кого языка...

— Не пора ли сообщить, где мы?

— Очень уважаемый человек. Давно, молодым, жизнь забросила в Южную Америку. Купил дешево бросовые земли на окраине. И угадал: сюда пришел город. Земли он продал, но с условием, чтобы одной новой улице дали имя Руставели, а другой — Льва Толстого. Участвовал в переводе «Витязя в тигровой шкуре» на испанский. Всю жизнь здесь прожил, а как узнает, что в Сантьяго кто-то приехал из Грузии, требует к себе.

Погребок — в стеллажах с лежащими бутылками. Хозяин, не поворачивая головы, вытягивал руку, и тут же сыновья приносили бутылку.

— Он уверял, что здесь сорта винограда точь-в- точь как на родине. Не сомневайтесь, мы пить не станем, продегустируем, проверим.

Так и было. Шел разговор, в котором я не мог принять участия, а грузинская делегация, как и хозяин, получала удовольствие.

Спустя время, сверившись с часами, я постучал пальцем по колоде и произнес: «Конец. Поехали». Ни один не попытался отговорить. Что-то объяснили хозя­ину, кивнув в мою сторону, и встали.

Наверху нас отвели в маленькую комнатку, где стоял огромный сундук. В нем — рулон белого полот­на. На нем мы расписались.

— Женщины потом вышьют,— пояснил мне Мес­хи.— Здесь расписывались все, кто побывал у него в гостях,— музыканты, танцоры, ученые.

Лимузин доставил нас в отель, и мы неслышно разошлись по номерам, чтобы утром собраться за завтраком.

С тех пор ни один из моих спутников по ночной вылазке не напомнил мне о ней, да и я им тоже. Роль старшего я исполнил, дистанция не нарушилась.

Мне не дано работать интервьюером. Две-три по­пытки по крайней необходимости, неудачные, вялые. Меня подводило опасение, что досаждаю человеку рас­спросами, которые, вполне возможно, его не слишком занимают, а то и раздражают, было неудобно слы­шать ответы само собой разумеющиеся, как бы под­сказанные, знакомые нам обоим по ранее читанному в газетах.

Что не судьба мне преуспеть в этом жанре, я понял очень давно, во время своей первой службы, в журнале «Советское студенчество». Было это зимой 1947 года. Получил задание добыть отрывки из мемуаров генера­ла Игнатьева и заодно взять у него интервью. Наве­стил я бывшего графа у него дома, в проезде Серова, отрывки из еще не напечатанного он мне дал, а об интервью я и не заикнулся. В редакции остались до­вольны материалами и на радостях про интервью не вспомнили. А я, сидя у Игнатьева, размышлял: «Какие я ему могу задать вопросы, когда человек пишет мему­ары? Да и что я о нем знаю, чтобы мои вопросы оказались уместными?»