Юсуф Акобиров - Айни

Мы направились в старый город. Устод сидел в большой гостиной, протянув ноги к сандали, и работал. Мы тоже присели и протянули ноги к огню.

Помолчав некоторое время, Шокир-ака сказал:

— Домулло, говорят, что сандали делает человека ленивым.

Домулло тяжко вздохнул и ответил:

— Товарищ Шокир, я за этим сандали написал «Одину», «Дохунду», «Рабов». Вы двадцать лет живете в благоустроенных домах с печкой и отоплением, что же написали вы?

Шокир-ака покраснел и долго извинялся.

…В один из весенних дней 1932 года в нашем саду в кишлаке Боги Майдон, что лежит на восточной окраине Самарканда, собрались гости — группа учителей и работников газеты «Хакикати Узбекистан». Одного товарища послали пригласить в гости устода Айни. Мы ему наказали узнать, сможет ли устод приехать на лошади, если нет — то надо будет заказать фаэтон. Оказывается, когда наш посыльный заикнулся о фаэтоне, устод засмеялся и сказал:

— Вы меня принимаете, очевидно, за одного из старинных, чванливых мулл, не умеющих садиться на лошадь. Те если и сядут, то потом не смогут сами сойти. Мы вдвоем поедем на твоей лошади: я ведь такой же, как и ты, крестьянский сын и, слава богу, умел когда-то ездить и на лошади и на осле.

Так они вдвоем и въехали к нам во двор и на одной лошади. Мой отец я дядя, правда неграмотные, знали, как принять дорогого гостя: они выбежали ему навстречу…

Гости прошли в наш сад: там под яблонями их ждали угощения. Я прислуживал гостям и поэтому долго не смог сидеть за одним столом с устодом.

Я был на кухне, возился с чайником, слышу:

— Товарищ Дехоти!

Айни ко всем обращался «товарищ» и не признавал никаких других обращений.

Я пришел. Устод попросил моего отца повторить свои слова. Мой отец изумился: ничего особо примечательного не было в его словах, но было одно очень меткое выражение.

Устод, довольный, посмеивался и говорил всем окружающим:

— Я всегда говорил, что надо учиться языку у народа. Какое сочное слово! Какое меткое выражение!

И еще. В этот вечер я дважды слышал отзывы про устода: соседка наблюдала через забор, как въехал и как пошел в сад устод Айни, и, подозвав меня, спросила:

— Ваш домулло с таким громким именем — и вдруг без чалмы и без напыщенной важности, как же так?

— Представьте, наш домулло когда-то носил большую чалму, но снял ее раньше, чем вы, тетушка, паранджу, — ответил я ей со смехом, но потом серьезно добавил: — Айни — домулло нашего времени, ученый сегодняшнего дня…

…Мой дядя подошел ко мне и тоже с удивлением мне признался:

— Диву даюсь, ваш домулло нисколько не чванится и не важничает, очень уж непривычно видеть великого ученого, запросто беседующего со всеми, не признающего рангов и условностей.

Я хорошо понимал дядю — ведь он на своем долгом веку видел очень многих знатных, брезговавших соседством людей простого звания…

Устод Айни все свои произведения просил обсуждать в Союзе писателей. Он просил говорить правду и обижался на тех, у кого не было критических замечаний. «Значит, не читали или читали невнимательно», — решал он. Так, в 1937 году «Смерть ростовщика» обсуждали в Союзе писателей, и только после новой переработки повести устод сдал ее в издательство.

Зимой 1950 года Госиздат Таджикистана поручил мне редактировать третью книгу устода Айни «Воспоминания». Я со своими замечаниями поехал в Самарканд к устоду, так как вызвать его в Душанбе постеснялся. Мы три дня разбирали мои замечания, спорили, думали и под конец приходили к единому решению. Впрочем, эпизод с муллой Вафо мне показался слишком длинным и утомительным:

…В старой Бухаре мулла Вафо-поэт женится. По обычаю тех лет он не видел свою суженую, и в брачную ночь он испугался — перед ним стояла низенькая, курносая, рябая девушка…

Мулла Вафо решил развестись, но сразу не решился. Через год у них родился ребенок, еще через год — второй. В год холеры оба они умерли. Мулла Вафо почел это за счастье и развелся. С тех пор он остался холостым и получил прозвище Бирюк.

С точки зрения гуманизма и человечности этот эпизод не очень подходил к «Воспоминаниям», к тому же в устном народном творчестве есть подобный эпизод с поэтом Мушфики. Я напомнил Айни анекдот, где Мушфики советует своей уродливой жене открыть лицо всем и закрываться только от мужа, и посоветовал устоду сократить эпизод: мулла Вафо должен дать развод в день свадьбы — это более гуманистично. Устод согласился со мной и собственноручно сократил рукопись на пять страниц готового текста…