Федор Раззаков - Леонид Филатов - голгофа русского интеллигента

Сегодня мы уже можем дать трезвую оценку событиям того августа, поскольку времени прошло достаточно. Поэтому приведу слова известного в прошлом киноведа Даля Орлова, который заявил следующее:

«Пока историки неторопливо размышляют, мы, печальные современники самих себя, вправе задаться простодушными вопросами. И можно, например, спросить: а вот те бабушки, что приносили баррикадникам домашние пирожки и воду, чтобы те держались, стали бы они это делать, зная, какие пенсии дарует им новое государство? А молодые бизнесмены, тогда почти сплошь кооператоры, громоздили бы ржавые трубы на проезжую часть в ожидании танков, если бы могли предположить, как встанет на дыбы против их частных инициатив государственная бюрократия со всеми ее справками, взятками да крышами? А как повели бы себя там инженеры и научные работники, которым бы намекнули, что их заводы и институты скоро исчезнут с лица земли, стали бы они колотиться? А те трое юношей, что воплотились в скульптуры на Ваганьковском кладбище, легли бы под броню ради ошеломившей нацию гайдаровской финансовой реформы, когда молодые только крякнули и ничего не поняли, но на всякий случай перестали рожать, а старые поняли, что жизнь надо начинать сначала, но никаких сил на это уже нет. Именно тогда вокруг помоек появились согбенные фигуры, на вокзалах – беспризорники, а в подъездах – дурно пахнущие бомжи.

Заодно можно, кстати, вспомнить, что, получив благодаря тем трем дням свое, власть поспешила обезопасить себя от подобных эксцессов в будущем: Белый дом окружили таким чугунным забором, что теперь ни пешком не подойдешь, ни на танке не подъедешь. И Манежную площадь, собиравшую миллионные митинги у стен Кремля, сначала огородили щитами, а когда открыли, то площади не оказалось – только стеклянные волдыри да цементные животные Зураба Церетели.

Те пожилые ребята, рассевшиеся рядком перед телевизором во главе с Янаевым, объявившим себя отцом нации, но забывшим, что его пальцы предательски выделывают жалкое тремоло, совершили непоправимую для себя ошибку. Народ посмотрел и понял: это не жильцы. ГКЧП на том кончился. Но народ не понял другого: те, за кого драли глотку, бегая с митинга на митинг, в честь кого несли распластанный российский триколор размером с половину Тверской, тоже оказались отнюдь не гигантами исторических свершений. Беспощадная кадровая селекция, проводившаяся в стране в течение семидесяти лет, последовательно вырубавшая достойных, нравственных, способных, а если и не вырубавшая, то категорически не дававшая им хода во власть, сделала свое пагубное дело. Для появления своих Рузвельтов и де Голлей уже давно не было почвы.

Думаю, что большинство тех, кто оборонял Белый дом, можно уверенно назвать праведниками. Может быть, последними на Руси. В их действиях не было корысти – только идеалы. Им обрыдла коммунистическая уравниловка, они желали быть лично свободными, ездить по миру, читать, что захочется, говорить без оглядки. Они искренне верили, что все их личные инициативы теперь будут с радостью подхвачены государством, что им принадлежащее им и будет принадлежать, что каждому будет гарантирована безопасность. О том, что большинству придется жить, лечиться и учиться на доходы ниже прожиточного минимума, они и подумать не могли. Заблуждения массового сознания бывают катастрофическими. Оно порой не учитывает, что, никого не спросив, за большие дела могут ухватиться маленькие люди. Сныть растет быстрее яблонь. Низкая корысть расползается сама, высокие идеалы требуют ухода.

Горькая правда состоит в том, что, когда участников команды ГКЧП благополучно распределили по тюремным камерам, в наших верхних эшелонах власти не оказалось праведников. Иначе говоря, там не нашлось людей, способных думать о благополучии не своем, а других…»

Не соглашусь с автором этих строк лишь в одном: что в августе 91-го закончились праведники на Руси. А как же тогда объяснить события октября 93-го, когда тысячи людей не побоялись сложить свои головы в попытке сбросить ненавистную ельцинскую власть? Впрочем, об этом разговор еще пойдет впереди. А пока вернемся в август 91-го.

Аккурат в дни путча Филатовы получили ордер на новую квартиру на Краснохолмской набережной (это была «однушка», поскольку на большую у них денег не хватило – все съела инфляция) и в конце августасправили новоселье. Правда, на новом месте стали обитать только трое: Филатов, Шацкая и их любимая кошка Анфиса. А вот Денис остался жить с бабушкой, матерью Шацкой, в старой квартире на Рогожской.