Сборник Сборник: Болшевцы

— В тюрьме пришли к таким взглядам?

— Может быть, в тюрьме, а вообще-то жизнь убедила.

Он кивнул вслед ушедшим — курносому и ржавому:

— Молодежь шебуршит. А я-то хорошо вижу — счастье не в деньгах теперь. Парохода, например, нельзя купить…

— Работать будете? — перебил Погребинский.

Взломщик, устало улыбнувшись, произнес:

— Знаете Некрасова:

Погребинский возразил:

— Старая поговорка, никого из этих троих теперь нет.

— Не знаю, ничего не знаю. Запутался я теперь кругом.

Через открытую дверь красного уголка видно было, как двое заключенных готовили стенную газету. Чтобы не мешать им, Погребинский и комендант неслышно подошли к двери и остановились у порога. Один из заключенных, крепкий, курчавый, с открытой татуированной грудью, усердно писал, налегая на скрипящий стол. Пухлые негритянские губы его шевелились, на лбу выступили крупные капли пота. Перегибаясь через плечо курчавого, стоял бледный лысеющий юноша. Он зябко потирал руки и вкрадчиво говорил:

— Полегче бы ты писал, Данила! Больно резко ты пишешь.

— Пускай, — повторял с ожесточенным упорством пишущий и мотал головой, чтобы стряхнуть капли пота. — И фамилию свою поставлю.

— Шибко мы тебя побьем, Данила.

— Кто — кого?

— Или всерьез хочешь завязываться?

— Там увидим. Бери у фрайеров, а зачем у своих тянешь?

Юноша разогнулся и, заметив пришедших, громко сказал:

— Хорошо бы тут карикатурку подпустить!

Погребинский прочитал заметку. Она сообщала, что в камере № 13 двое заключенных крадут у соседей хлеб и вещи.

Затем Погребинский присутствовал на тюремном товарищеском суде.

В качестве заседателей, обвинителя и защитника выступали сами же заключенные. Судился старичок, скупщик краденого, тихий и елейный, одетый по-толстовски: в парусиновую длинную блузу и штаны на выпуск. Судили его за то, что он Плеснул в лицо соседу по камере чаем, оказавшимся, к счастью, негорячим. Старичок, поддергивая к самой груди тесемку пояска, на строгие вопросы председателя отвечал одно и то же:

— Не лайся, за то и плеснул. Ругай меня по-людски, а «заигранным» звать не позволю. Сколько ни проигрывал — отдавал: меня, слава богу, народ знает.

Обвинитель, хриплый, черноусый, набивая пену в углах губ, требовал прибавить виноватому год заключения.

— Такие, — мотивировал он, — сосут из нас на воле кровь, за рублевую вещь грош дают. Мы с ними здесь должны посчитаться.

Защитник доказывал, что оскорбление старичку нанесено действительно тяжелое, и просил снисхождения.

Суд постановил удовлетворить требование обвинителя.

Комендант втолковывал судьям, что приговор их неправильный: нельзя прибавлять сроков помимо настоящего советского суда.

Председатель — грузный, чернобородый мужчина, похожий на стареющего конокрада, — не поднимая от пола глаз, упорно возражал:

— Судите, как хотите, а наше дело — порядок навести.

Зашли в столярную мастерскую. Шумно и жарко. На полу под ногами кудрявились и шелестели стружки. Тонко повизгивали пилы, всхрапывали рубанки. Возле окна на примусе варился клей. Из кастрюли тянуло запахом жженого копыта.

Широкоплечий, лет восемнадцати молодец размашисто гонял по брусу рубанок, увлеченно всхрапывая вместе с ним. Паренек даже не посмотрел в сторону подошедшего Погребинского. На вопрос — порвет ли со старым, когда освободится, — он серьезно, не распуская сосредоточенных складок на лбу, не бросая работы, ответил:

— Как судьба. Встречусь по выходе с товарищами, пожалуй, опять уговорят. Не встречусь — может, на завод поступлю. Специальность теперь имею.

— Трепло! — вдруг раздался истерический возглас от окна, где варился клей. Кричал утлый, узкогрудый человек, с лицом, исцарапанным мелкими морщинами, с бешеными черными глазами. — Подлюга! — кричал он, дергаясь и почти рыдая.

— Тише, не волнуйся, — сказал ему спокойно комендант, а Погребинскому скороговоркой сообщил — Кокаинист, много судимостей и побегов!

Буян отбросил палку, которой размешивал клей:

— Чего там заливать! Все равно будем воровать! Все будем! Новых буржуев развели. Довольно ишачить, ослы! Айда по камерам!

Никто не обратил на него внимания. Даже не засмеялись. Паренек деловито понес беремя наструганных брусьев. Погребинский подошел к буянившему:

— Взломщика знаешь? Постарше тебя, говорит — настоящим ворам конец, а ты — какой уж мастер!