Борис Соколов - На берегах Невы

— Вы можете. Доктора нашли, что у меня с сердцем не в порядке. Я просто стараюсь укрепить сердце и тем самым вылечить его.

Морозов продолжал взбираться по лестнице, разговаривая со мной.

— А разве доктора не рекомендуют полный покой при сердечных заболеваниях? — отважился я вставить вопрос.

— Абсурд! Молодой человек. Сердце имеет примечательную способность к регенерации. Дайте ему возможность! Это всё, что ему надо для выздоровления.

Я редко видел Морозова в течение последующих нескольких лет, хотя мы работали в одном здании, принадлежащим институту. Мне говорили, что он пишет книгу, многотомное руководство по астрономии и проводит все своё время в своём кабинете. Пару раз в месяц я видел его в вестибюле, и он рассеяно улыбался мне, проходя мимо даже не поздоровавшись.

И сегодня, через много десятков лет, после того, как я покинул Россию, когда ностальгия приносит воспоминания прошлого, образ Николая Морозова всплывает передо мной, образ человека, победившего одиночное заключение. Образ человека исключительного мужества всплывает передо мной как живой, как будто вчера я беседовал с ним той белой летней ночью на берегу Невы.

Князь террористов.

Борис Савинков принадлежал Санкт-Петербургу. Преданный сын этого эксцентричного, парадоксального города Савинков, поражённый извращённым интеллектуализмом, находился в поисках вечной любви. Такой герой был описан Достоевским в одной из его повестей ещё за три десятка лет до того, как родился Савинков. Бесстрашный человек, поэт и писатель Савинков стал руководителем революционного терроризма, ответственным за убийство многих высокопоставленных чиновников. Он был русским Робин Гудом, если сравнение будет позволительным. Дворянин, элегантный и красивый собой, игрок в глубине своей души, его жизнь закончилась трагически, как и жизнь того героя Достоевского.

Это было в годы того, что называлось первой русской революцией, вскоре после Русско-японской Войны. Савинков присоединился, а может быть, и организовал террористическую ячейку Социал-революционной Партии (Эсеров). В это время волны революционного движения начали сотрясать Россию. Рабочие забастовки, бунты в армии и студенческие волнения конвульсировали страну. Во время решительного правления министра внутренних дел генерала Плеве, надлежащий порядок был наведён очень быстро, и революционное движение было практически ликвидировано. Именно тогда, когда многие из его членов были отправлены в Сибирь, Эсеры, против своих же принципов, решили развязать террор. Борис Савинков, новичок в партии, был назначен руководить террором, направленным против правительственных чиновников, ответственных за репрессии против революционеров.

В первый раз я встретил Савинкова, когда я был двенадцатилетним мальчиком и ещё не знал его имени, хотя кто тогда знал его настоящее имя? Он пользовался многочисленными псевдонимами. Это был июль, жаркий летний день. Мой отец привёз меня с дачи просто так и оставил одного в нашей городской квартире. Я был не в настроении читать, и изнывал от нечего делать. Поскольку моих друзей не было в это время в городе, я решил прогуляться. Я достиг Английского проезда и остановился в удивлении — в нескольких шагах от меня странный человек шёл вдоль улицы. Высокий молодой человек около 25 лет возраста, чисто выбритый, с низким, покатым лбом, скуластым подбородком, и длинным, выдающимся носом. У него был шляпа «котелок», белая рубашка с высоким воротником, а также самый великолепный галстук, который я когда-либо видел. Галстук был роскошный, красно-голубой, с цветами и разными дикими животными. На нём был светло-коричневый, плотный, спортивный пиджак из чистой шерсти такой длины, какой русские никогда не носят. Его туфли! Его великолепные коричневые туфли заворожили меня. Они были на толстой подошве и с серой бахромой. Несмотря на жару, на нём были серые перчатки. В своей левой руке он держал изысканную трость с серебряным набалдашником. Кроме этого, он курил трубку огромных размеров.

Несомненно, иностранец, подумал я, наверно англичанин, и решил последовать за ним. Вскоре мы достигли Покровской площади, где находится небольшой скверик. Он сел на пустую скамейку, и с замирающим сердцем я нашёл скамейку поблизости от него. Он сидел спокойно, не обращая внимания вокруг, то и дело, зажигая свою трубку. Скоро моё внимание привлекла группа из трех молодых людей, сидящих на скамье по другую сторону скверика. Они выглядели как студенты, плохо одетые, бородатые и волосатые, каждый из них держал большую сумку. Внезапно мой незнакомец вынул золотые часы. Палец на его правой руке пошёл вверх, и хотя он даже не смотрел в сторону этих трёх людей, один из них быстро встал и вышел из сквера. Через несколько минут он повторил свой знак, и второй бородач вышел. Ещё один сигнал — и третий ушёл. Затем незнакомец спокойно зажёг трубку, как будто между ним и уходом этих трёх человек не было никакой связи. Он ждал пять минут, может быть, дольше. У меня не было часов. Затем он встал и вышел. Я пошёл за ним, соблюдая приличную дистанцию. Он шёл, не спеша в сторону Обводного канала, здесь он замедлил свои шаги. Я замедлил тоже. Мы были недалеко от Варшавского вокзала, и вдруг раздался громкий взрыв. Мой незнакомец побежал. Я за ним. Сколько буду жить, не забуду ужасную картину: трое или больше человек лежали в крови на мостовой. Повозка была разодрана в клочья, и одна из лошадей была сильно ранена. Мой незнакомец подошёл к небольшой толпе вокруг места происшествия и поговорил коротко с полицейским. Очевидно, удовлетворившись тем, что он услышал, он повернул в направлении Садовой улицы, опять идя очень медленно. Он достиг усадьбы Юсупова и встал на мгновение, подзывая извозчика. Я был достаточно глуп, чтобы подойти к нему и спросить по-английски: «Сэр, вы англичанин?». Он повернулся ко мне, выражение на его лице было маскообразное: