Альберт Кессельринг - Люфтваффе - триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947

В нашей оценке возможностей группировки вторжения мы, союзники по Оси, придерживались одного мнения. Однако в том, что касалось, стратегии боевых действий в Африке, мнения расходились. На Роммеля не действовали ни аргументы, ни приказы. Цель, которую он перед собой ставил, лучше всего сформулировать его собственными словами; он считал, что его единственной задачей – в начале 1942 года – является «не допустить ликвидации его армии». Это привело, как я прочел в исследовании, проведенном офицерами танковой армии Роммеля, к тому, что «отступление разбитой танковой армии от Эль-Аламейна до Брега рассматривалось – если не считать действий арьергарда – как „марш“ в условиях небольшого давления наземных и военно-воздушных сил противника, проводимый до прибытия подкреплений из тыловых районов».

Здесь я не стану выражать свое мнение по поводу того, следовало ли рассматривать независимое поведение Роммеля как политическое трюкачество или же как «губительное нарушение субординации». Могу сказать только одно – то, что командование оставили в руках Роммеля, конечно же было ошибкой. При нем в руководстве нашими войсками всегда чувствовалась некая дисгармония, от которой невозможно было избавиться и которая сказывалась на ходе боевых действий. Основной стратегический план, а также политические и тактические соображения не позволяли итальянскому и германскому Верховному командованию понять и принять его взгляды. К тому же распределение полномочий в руководстве войсками было таким, что не позволяло облегчить ситуацию. Я отвечал перед ставкой Верховного главнокомандования исключительно за осуществление операций против группировки вторжения, в то время все остальные, не задействованные в этих операциях сухопутные и военно-морские силы подчинялись итальянскому Верховному командованию. Я добросовестно информировал обо всем происходящем графа Кавальеро и дуче, и ни одно решение, касающееся Африканского театра военных действий, не принималось без консультаций со мной. Но в любом случае существовавшая схема руководства была далека от идеальной – мне постоянно приходилось действовать, выбирая из двух зол меньшее.

Боевые действия начались с воздушных ударов по кораблям вражеской группировки вторжения. Хотя эти удары осуществлялись с максимально далеко выдвинутых на запад аэродромов, то есть с Сардинии и с Сицилии, боевые вылеты совершались на пределе радиуса действия боевых машин. Результаты их, несмотря на отчаянную храбрость наших летчиков, оказались менее значительными, чем мы ожидали.

Что касается самого процесса высадки войск противника, то, согласно сведениям, имевшимся в моем распоряжении, она не встретила явно обозначенного сопротивления французов. 11 и 12 ноября порты и аэродромы в Бужи и Боне уже были в руках противника.

Только утром 9 ноября Гитлер, возбужденный транслировавшимся по радио выступлением адмирала Дарлана, лично переговорил со мной по телефону и предоставил мне полную свободу действий в Тунисе – правда, позже он ограничил эту свободу, запретив мне самому отправиться туда. Мои весьма скромные требования, связанные с осуществлением первоочередных мер, были отклонены из-за вмешательства оперативного отдела штаба вермахта, который как раз в тот момент был сделан независимым от Гитлера. Все мероприятия пришлось притормозить в ожидании согласия Петена на интервенцию в Тунис.

Оккупация страны была начата силами парашютно-десантного «полка неполного состава и моего штабного батальона, действовавших при поддержке истребителей и „штукасов“. Дипломатические переговоры были закончены полковником Харлингаузеном и генералом Лерцером 9 ноября. Ожидалось, что переговоры с французским резидент-генералом, адмиралом Эстева, приведут к тому, что французские сухопутные и военно-морские силы присоединятся к нам или хотя бы будут сохранять нейтралитет.

Переговоры начались хорошо, да и отношения между французскими и германскими войсками были прекрасными. Наши парашютисты отправлялись на патрулирование на французских броневиках. Однако ситуация совершенно неожиданно изменилась, когда эскадрилья итальянских истребителей в нарушение всех договоренностей и без моего ведома приземлилась неподалеку от порта Тунис. Друзья моментально превратились во врагов. После моего вмешательства Кавальеро немедленно отозвал эскадрилью на Сардинию, но это ничего не изменило. Я уверен, что, если бы не этот инцидент, пришедший несколько позднее приказ Петена, суть которого сводилась к тому, что французским колониальным войскам следует выступить на нашей стороне, был бы выполнен. Но, поскольку этого не случилось, мне надо было принимать какое-то решение в отношении дивизий, находившихся под командованием генерала Барре. Намерения этого господина были настолько неясными, что я не мог позволить себе продолжать тратить драгоценное время. После того как энергичные усилия нашего консула Мюльхаузена, направленные на то, чтобы перетянуть хитрого генерала на нашу сторону, не дали никакого результата, мне пришлось покончить со сложившейся недопустимой ситуацией, отправив «штукасы» нанести удар по французским дивизиям. На войне не имеет смысла пытаться договариваться с ненадежными союзниками.