Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями]

Муж Екатерины Алексеевны был сослуживцем среднего брата Натальи Николаевны, Ивана Гончарова. Пушкин достаточно часто с ними общался, давно и хорошо знал их. Теперь же, когда его не стало, подруга юности была рядом с несчастной вдовой.

Княгиня Долгорукова была дочерью директора Московского архива иностранных дел А. Ф. Малиновского, родной брат которого был первым директором Царскосельского лицея, а сын последнего, Иван Малиновский, был лицейским товарищем Пушкина.

Мать княгини Долгоруковой, Анна Петровна Малиновская, была на свадьбе поэта посаженой матерью со стороны невесты. Пушкин был хорошо знаком с этим семейством с раннего детства. Возможно, присутствие Долгоруковой напоминало ему в эти тяжелые предсмертные часы именно об этом: о золотой поре детства, об удивительном лицейском братстве — нерушимом, неповторимом.

Данзас вспоминал, что Пушкин признался ему: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать…»

О смерти своего лицейского друга они узнают не скоро. Лишь в конце февраля Иван Малиновский отзовется письмом, полным скорби, адресовав его на имя лицеиста Модеста Корфа. Только месяц спустя Малиновский узнает о январской трагедии, потому что он был за сотни верст от Петербурга, в Харьковской области, в селе Каменка. Иван Пущин был еще дальше — он был осужден по делу декабристов и сослан в Сибирь. На смерть Пушкина, которую он считал «народным горем», а самого Пушкина — «величайшим из поэтов», он откликнется удивительными, пронзающими душу воспоминаниями, но это будет годы спустя. Сама весть о гибели Пушкина явится для него «громовым ударом из безоблачного неба». Тому же Ивану Малиновскому Пущин напишет: «…Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если бы я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России…» {92} .

И уже после амнистии, в 1856 году, возвращаясь из Сибири, И. И. Пущин специально заедет в Нижний Новгород, где тогда жил В. И. Даль, чтобы расспросить его о последних минутах жизни Поэта. Владимир Иванович расскажет седому лицеисту о том, чему был свидетелем, а потом покажет ему простреленный сюртук Пушкина. У него же хранилась и одна из посмертных масок Александра Сергеевича…

А после, приехав в Петербург, 15 декабря 1857 года Пущин встретился с лицеистами: Федором Матюшкиным и Александром Горчаковым. Будет на этой встрече присутствовать и Константин Данзас. Он расскажет друзьям о поединке Пушкина и о том, как тот умирал. Тогда-то и перескажет Данзас слова Поэта, вспоминавшего на смертном одре о своих лицейских братьях. Это было 28 января, во второй половине дня, когда, узнав о дуэли, к Пушкину приехала сестра лицеиста Вильгельма Кюхельбекера Юстина Карловна Глинка, но Пушкин не смог ее принять.

Растроганный услышанным, Иван Пущин в своих «Записках…» отметит: «…Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился, что не может принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: „Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!“

Вот последний вздох Пушкина обо мне. Этот предсмертный голос друга дошел до меня c лишком через 20 лет!..» {93} .

Но об этом Пушкин уже не узнал. Как не узнал и того, что утром 29 января, когда он был еще жив, Николай I распорядился предать суду всех участников дуэли:

«…Государь Император по всеподданнейшему докладу донесения… о дуэли, произошедшей 27 числа сего Генваря, между Поручиком… Бароном Де-Геккереном и Камергером Пушкиным, — Высочайше повелеть соизволил: судить военным судом как их, так равно и всех прикосновенных к сему делу, что ежели между ними окажутся лица иностранные, то, не делая им допросов и не включая в сентенцию, представить об них особую записку, с означением токмо меры их прикосновенности…» {94} .

Это была первая «милость» царя умирающему Пушкину.

Бартенев вспоминал: «П. А. Плетнев сказывал мне, что в день смерти Пушкина у него было всего 75 р. денег, а, между тем, квартира у него была на одном из лучших мест в Петербурге, поблизости от Зимнего дворца. Это был старинный дом князей Волконских…» {95} .

Узнав о кончине Поэта, великая княгиня Елена Павловна написала скорбную записку Жуковскому:

«Итак, свершилось, и мы потеряли прекраснейшую славу нашего отечества! Я так глубоко этим огорчена, что мне кажется, что во мне соединяются сожаления и его друзей, и поклонников его гения. Тысяча прочувствованных благодарностей Вам, мой добрый г. Жуковский, за заботливость, с которою вы приучили меня то надеяться, то страшиться. Как она тягостна, эта скорбь, которая нам осталась!