Вячеслав Козляков: Лжедмитрий I

Большинство свидетелей видели тело царевича уже лежащим в Спасском соборе. Так, например, игумен Алексеевского монастыря Савватий, приехавший в «город» (то есть в Угличский кремль) по призыву Марии Нагой, увидел: «Ажио царевич лежит во Спасе зарезан, и царица сказала: зарезали де царевича Микита Качалов, да Михайлов сын Битяговского Данила, да Осип Волохов» 22. Кстати, несчастный мальчик Осип Волохов в тот момент еще был жив и пытался спрятаться «во Спасе за столпом», надеясь на защиту церковных стен, где его не могли убить из опасения осквернения соборного храма. Однако никто не озаботился тем, чтобы сохранить жизнь этому свидетелю. «Прохолкали, что над зайцем» (то есть «проглотили целиком»), — плакалась его мать. Других свидетелей, «шестьдесят семей угличан», разослали в Сибирь, «и поставиша град Палым, и ими насадиша», — сообщает об их судьбе автор «Нового летописца» 23. Из сибирского Пелыма они вернутся только в царствование Михаила Федоровича. При этом сами угличане позднее тоже поддерживали версию Нагих об убийстве царевича Дмитрия, обвиняя одного из «добрых» (то есть богатых) угличан Ивана Пашина, что по его «злому совету» с дьяком Михаилом Битяговским царевич Дмитрий был «предан на убийство и на смерть». Это естественным образом оправдывало угличан, свидетельствовало о несправедливости понесенного ими наказания 24.

Самым необычным свидетелем событий оказался английский купец и дипломат Джером Горсей, живший тогда на Английском дворе в Ярославле. В своих записках он вспоминал пережитый им страшный случай, связанный с обстоятельствами угличской трагедии. К нему на подворье ночью прискакал дядя царицы Афанасий Нагой, также живший в то время в Ярославле. Пока тот будил обитателей торгового двора Английской компании, англичанин подумал уже о самом худшем. Едва Джером Горсей понял, что в его дом прорывается хорошо известный ему человек, Нагой «огорошил» его известием: «Царевич Дмитрий мертв, сын дьяка, один из его слуг, перерезал ему горло около шести часов: [он] признался на пытке, что его послал Борис». Выяснилось, что Афанасию Нагому срочно потребовалось лечебное снадобье для царицы Марии Нагой. «Царица отравлена и при смерти, — сообщал Нагой, — у нее вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя: помоги мне, дай какое-нибудь средство» 25.

Отнестись к этому известию с доверием заставляет тот факт, что указания на время происшествия в показаниях свидетелей в «Угличском следственном деле» и записках Джерома Горсея совпадают. Выясняется также, что первыми, кто стал подозревать в смерти царевича Дмитрия Бориса Годунова, были сами Нагие. Для Афанасия Нагого, лишившегося статуса одного из «временщиков» последних лет царствования Ивана Грозного по воле другого правителя при его сыне царе Федоре Ивановиче, вполне логично было считать Бориса Годунова виновным и в этом преступлении. Может быть, получив первые известия из Углича, он поторопился отомстить Борису Годунову, точно рассчитав, что Джером Горсей запомнит устроенный им ночной переполох 26.

Что на самом деле случилось с царицей, неясно, так как других подтверждений ее болезни в следственном деле нет. Хотя это и могло бы объяснить некоторые мотивы ее поступков в день убийства царевича. Мария Нагая могла подумать, что доживает последние часы, и спешила мстить. Точно неизвестно, помогло ли ей английское снадобье, отданное Горсеем. Главное, что и царевич, и его предполагаемые, со слов царицы Марии Нагой, убийцы были уже мертвы.

В действительности, если не искать следов подтасовки фактов в «Угличском следственном деле» и не обелять тех, кто участвовал в расправах, погромах и грабежах вслед за известием о смерти царевича Дмитрия, картина событий выглядит ясной, а вина Нагих — доказанной 27. Официальная версия о гибели царевича в припадке падучей болезни подтверждается документами сохранившегося белового экземпляра «Следственного дела», рассматривавшегося на церковном соборе. Более того, царевичу Дмитрию «простили» его фактическое, хотя и невольное самоубийство и разрешили погребение в соборном угличском храме. Однако выводам «Следственного дела» поверили не все исследователи. Многие предпочитают говорить о «тенденциозности» и о том, что в нем отразились не одна, а несколько версий 28.

Литературные памятники и другие свидетельства современников, напротив, в один голос говорят об убийстве царевича Дмитрия. Однако все они, как давно уже показал Сергей Федорович Платонов, составлены много позже 1591 года. Это дело снова вспомнили только после смерти самозваного царя, в начале царствования Василия Шуйского, в 1606 году. Мощи царевича Дмитрия были перенесены из Углича в Москву и перезахоронены в Архангельском соборе Кремля. Прославление убиенного царевича Дмитрия православной церковью как святого утверждало версию о вине Годунова в качестве единственно возможной и канонической. Однако обвинения Бориса Годунова основывались на одних подозрениях в том, что ему была выгодна смерть царевича Дмитрия, да на мести царя Василия Шуйского, «забывшего», как сам он когда-то свидетельствовал о случайной гибели царевича 29.