Гвидо Кнопп - История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

Наверное, самым необычным союзом в новом политическом ландшафте был союз Вилли Брандта и Герберта Венера. Для простодушного Брандта «дядюшка Герберт», как называли Вернера товарищи по партии, был крепким орешком. Он повторял свое кредо непрерывно: он — «извозчик», который должен везти «телегу СДПГ», пока партия этого хочет. Тяжело до самоотречения он воспринимал легкий стиль правления Брандта, которого не понимал. Он молча презирал канцлера, избалованного прессой и считал его легковесным человеком, относящимся к политике без должной серьезности. Сварливый и агрессивный, Венер в некоторых случаях был склонен к добродушному и даже сентиментальному поведению. Венер снискал симпатию многих соратников по партии, посылая им огромные букеты красных роз по особым торжественным случаям. Брандт же не очень понимал, что делать с партнером, который взял на себя роль самоотверженной жертвы и не уставал обращать внимание на свои страдания. Он дал Венеру право действовать по собственному усмотрению. Смена власти в 1969 году была воспринята участниками и наблюдателями как своего рола цезура: впервые одна партия сменила другую на вершине власти мирным путем. Так все еще юная республика прошла свое испытание на парламентскую демократию.

Смена правительства для тех, кто его поддерживал, была порывом ветра, пробудившим страну от долгой летаргии. Трезвому прагматизму эры Аденауэра, как казалось современникам, пришла на смену эпоха политического и духовного обновления нации. «Никаких экспериментов» — таким был девиз эры Аденауэра. «Не бояться экспериментов!» — провозгласил Вилли Брандт, обратившись напрямую к сердцам юных избирателей. Вилли Брандт в своей собственной семье испытал конфликт поколений. Старший сын Брандта, Петер, в 1968 году был 20-летним студентом, принимавшим участие в молодежной демонстрации протеста против войны во Вьетнаме, и был приговорен к 14 дням ареста. Консервативная пресса сделала из него настоящего врага государства, в лице которого являют свое настоящее лицо убеждения его отца. Утверждалось, что Петер учится в Москве или Пекине, а на Кубе его учат вести партизанские войны. Вилли Брандт стоял на стороне своего сына. «Эмоционально мы были гораздо ближе, чем политически», — вспоминает профессор истории Петер Брандт. У Вилли Брандта было мало общего с «сидячими» и «лежачими» забастовками и длинноволосыми вдохновителями майских выступлений 1968 года. Именно поэтому он стерпел исключение из партии члена городского совета города Берлина Гарри Риштока, который присоединился к одной из демонстраций протеста. Ришток вооружился плакатом «Я член СДПГ» и открыто высказывал свое возмущение «мечтателями и радикалами, которые полагают, что следуют девизу южно-американских революционеров-раликалов». Тем не менее «поколение-68» уважало антифашистскую биографию Вилли Брандта. Многие студенты «поколении 68» начали карьеру в государственных органах со вступления в СДПГ. В следующие годы именно Брандт обеспечил постепенный приход молодежи в государственные структуры.

Но не только для молодежи заявление Брандта, которое он огласил 28 октября в бундестаге, стало манифестом нового политического курса. «Политика этого правительства будет проводиться под знаком обновления» — так звучало программное вступление к речи. «В прошедшие годы многие в этой стране опасались, что вторая немецкая демократия пойдет по пути первой. Сегодня я верю в это меньше, чем когда-либо. Нет, мы не стоим в конце нашей демократии, мы находимся в самом начале». Основная мысль речи заключалась в утверждении: «Мы хотим отважиться на большую демократию… ФРГ стоит перед необходимостью обширных реформ». Список реформ, который предлагало новое правительство, представлял собой целый том изменений, предполагавший реформы семейного права, реформу высшего образования, новое земельное право, защиту вкладчиков, охрану прав животных, снижение избирательного возраста до 18 лет, равноправие мужчин и женщин и многое другое. Если это было больше, чем простые «социальные фантазии», как называли эту программу критики, следовательно, правительство взяло на себя колоссальную ответственность.

Поистине революционный аспект правительственного заявления содержался во внешней политике. «Федеральное правительство продолжает политику, начатую бундесканцлером Кизингером… О международно-правовом признании ГДР федеральным правительством не может быть и речи. Даже если на территории Германии и существуют два государства, друг для друга они не являются зарубежной территорией. Их взаимные отношения могут строиться лишь особенным образом». Это предложение, а в действительности всего лишь замечание, сделанное походя, было чрезвычайно важно. Было произнесено слово «государство». «Этот феномен, который образовался там, за стеной», — говорил бундесканцлер Кизингер о ГДР, обходя более или менее элегантно слово «государство». Это было симптоматично для нерешительности, с которой федеральное правительство относилось к государственному образованию с той стороны стены. Хотя Большая коалиция и начала корректировать политический курс, но исполнение всех нововведений было отложено на потом. «Восточная политика» оказалась в тупике, вовсю еще действовала доктрина Хальштайна. Это значило, что никаких дипломатических отношений с государствами, которые признают существование ГДР, у ФРГ быть не может. Если бы Брандт сохранил этот пункт, ФРГ и в западном мире грозила бы нарастающая изоляция. ГДР была государством, в состав которого вошли бывшие территории Восточной Германии по границе с Польшей, но ФРГ до сих пор игнорировала этот факт. В течение двух лет правительству Брандта удалось благодаря договорам с СССР и Польшей, переговорам с ГДР на высшем уровне в Эрфурте и Касселе и новому четырехстороннему договору добиться создания новых международных отношений и выйти на новый уровень взаимного существования обоих немецких государств.