Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue

Я сделал это отступление, чтобы можно было представить, какое богатство для историков литературы, поэзии и живописи было в этих чемоданах, и почему весь этот архив оказался в семье Корнеевых. Известные и забытые имена, многие из которых не пережили 20-е годы, а иные спаслись уже в следующей эмиграции, все дальше и дальше убегая от "Кровавого колеса". Великие и не очень литераторы и поэты — пульс того времени на переломе тысяч судеб. А вот и все что осталось от них, пожелтевшие листочки, утратившие даже запахи прошлого, но настойчиво взывающие к нам…

Выписал я себе и Рубену командировку дней на десять в Москву, и поехали мы с чемоданом (одним), отобрав то, что казалось нам наиболее ценным для "вечности", чтобы не пропадало это втуне, а нашло себе достойное место в архивах. У этого чемодана в Москве возникла своя судьба, в которой появились другие действующие лица, но это уже, как говорится, другая история.

Итак, после целого ряда счастливых совпадений, я попал туда, где было самое удачное место для апробации научных результатов работы, моих научных "успехов". Здесь в ИПУ АН СССР работа получила окончательную доводку, шлифовку, здесь я почувствовал себя в доброжелательном окружении специалистов моего профиля. Здесь я познакомился и на несколько лет попал в орбиту влияния, я бы сказал, нестандартного по любым меркам человека.

Сухой, сдержанный, всегда, по-спортивному, подтянутый, в его фигуре не было ничего лишнего, даже прическа у него (очень коротко подстриженные волосы) была по тем временам необычной, "не санкционированной". Аскетический вид "ГП", как его все называли за глаза, производил надолго запоминающееся впечатление. А короткое "ГП" соответствовало краткости его высказываний, всегда очень точных определений, о чем бы ни шла речь. Необычайной работоспособности, доктор технических наук Георгий Петрович Катыс, крепко взял меня в оборот, и моя работа как-то зазвучала "на тон выше", приобрела даже другой смысл, о котором я ранее не догадывался. Работать с ним было и продуктивно и интересно, а кроме того, он стал фактически моим "микрошефом", причем он сделал это просто и совершенно бескорыстно. Так же, без всяких колебаний, он еще согласился быть моим "внешним" оппонентом на защите. Он вообще стремительно принимал любые решения и не менял своей точки зрения уже надолго, если не навсегда, и не прощал малейшей оплошности, неточности в работе.

Георгий Петрович возглавлял в это время, к тому же, отряд космонавтов-ученых от Академии Наук СССР, и с мая 1967 года готовил этот отряд в Центре подготовки космонавтов к полетам. Сам "ГП" уже несколько лет ожидал "своего звездного часа" — выйти в космос со своей научной программой, со своими техническими решениями и оригинальным оборудованием.

Внутреннего оппонента назначали в ВЦ-4, в этом армейском научном центре, который был тогда под началом приемного сына Сталина, генерала Сергеева ("Артема") и в "генеральском" совете которого было что-то не то семь, не то восемь академиков. Как это у них устраивалось, я не знал, но согласование всех вопросов для прохождения через Ученый совет было делом моего Чембровского Олега Александровича и подполковника Самойловича Георгия Владимировича, самых образованных, в широком смысле, и интеллигентных из встреченных мною за долгие годы военно-технических "спецов". Им можно было доверять, они безусловно хорошо знали "кухню" института. В то время в армии еще можно было встретить офицеров-интеллектуалов, и работа с ними доставляла большое удовлетворение.

Я уже прошел через острое обсуждение своей работы в подразделении академика Петрова Бориса Николаевича, что-то вроде "предзащиты", заручился официальным согласием Георгия Петровича на оппонирование и со спокойной совестью, оставив первый вариант диссертации в ЦНИИ-45, уехал передохнуть домой, в Тбилиси, где еще предстояло сдать обязательный "кандидатский минимум". Самое тяжелое оказалось впереди.

Если на изложение работы, ее печать и подготовку иллюстраций к ней я потратил всего несколько месяцев, — к лету уже все было подготовлено, — то ее "правильное", с точки зрения начальства "ВЦ", оформление длилось до следующего 1972 года. Я не помню, сколько раз мне пришлось из Тбилиси прилетать в Москву на всякие "добавления", переделывания, изменение терминологии, а главное оформление "плакатов" для иллюстрации работы на защите. Спасибо, надоумил меня Самойлович "дать в лапу" чертежникам в одном из отделов института, что сразу же и продвинуло вперед эту часть программы и обеспечило, как и оказалось позже, безукоризненное, с точки зрения учёных — "генералов", представление материалов на суд "Совета".