Оскорбленное самолюбие не лучший довод в диалоге с Родиной. Между тем те, кто сумел перешагнуть через свое оскорбленное самолюбие, в тот год побывали на своей родине после многих лет разлуки. На три дня к своей 72-летней матери в Уфу прилетел сбежавший еще в 1961 году Рудольф Нуриев. С кратким визитом посетил СССР певец и композитор Анатолий Днепров.
В то время как Юрий Любимов со товарищи сомневались в горбачевской перестройке, Марина Влади, кажется, приняла ее безоговорочно. Несмотря на то что год назад она снялась в антисоветском фильме «Твист снова в Москве», в феврале 1987 года ее пригласили в Москву на Международный форум «За безъядерный мир, за выживание человечества». Горбачев был заинтересован в пропаганде перестройки за рубежом, поэтому на людей, подобных Марине Влади или Питеру Устинову, им возлагались особенные надежды.
После возвращения М. Влади во Францию ее деятельность по пропаганде горбачевских идей вызвала недовольство со стороны скептически настроенных французов. Советская пресса, в частности газета «Советская культура», в те дни писала: «С негодованием отвергла попытки обвинить участников форума в «подыгрывании Москве» известная французская актриса Марина Влади. По возвращении из советской столицы в интервью радиопрограмме «Европа-1» она отмела попытки радиожурналиста обвинить ее в недальновидности, в том, что, поехав на форум, она стала «заложником» советской политики, ее соучастником и т. п. Как можно позволять себе оскорблять сотни авторитетных людей разных убеждений, приехавших со всего мира на форум, считать их глупцами?
В Советском Союзе во всех сферах происходят огромные перемены, на них надо смотреть непредвзято. Лучше поехать в Москву, взглянуть на все своими глазами, чем сидеть в Париже и, ничего не замечая, брюзжать, отметила М. Влади».
В то время как М. Влади была в фаворе у новой кремлевской власти, Юрий Любимов, наоборот, таковым в тот год так и не стал. Испытанным орудием против него оставалась «Литературная газета» во главе с несгибаемым коммунистом Александром Чаковским. Еще год назад, в феврале 86-го, она предоставила свои страницы всегда правильному Михаилу Ульянову, который безапелляционно заявил: «То, что Любимов остался за границей, все мы и актеры Театра на Таганке считаем его личной трагедией. Любимова никто не выгонял, ему не запрещали ставить спектакли. Но он несколько потерял ощущение действительности, попытался диктовать свои условия стране. Такого никогда не было и не будет ни в одном государстве. Все это я говорю от имени актеров, которые его хорошо знают. Так считает его сын. Сам Любимов тяжело переживает случившееся. Но жизнь идет дальше. Потеря такого художника, как Любимов, огорчительна, но не смертельна для нашего искусства».
Подсчет «несмертельных» потерь для нашего искусства со стороны «не потерявшего ощущения действительности», а всегда державшего нос по ветру Михаила Ульянова на этом не закончился. Далее он сказал несколько слов о кинорежиссере Андрее Тарковском: «Ни в одной стране мира Тарковскому не дадут права три раза снимать один и тот же фильм, а у нас позволяли. Ему предлагали экранизировать «Идиота» Ф. Достоевского, о чем может мечтать каждый режиссер, а он предпочел поехать в Италию и ставить там «Ностальгию». Это их личные решения и трагедии, а не какой-то злой умысел страны».
Читая подобные строки, невольно задаешься вопросом: чего же больше в словах М. Ульянова — действительной любви к собственной многострадальной Родине или же гордости за тот режим, что отблагодарил его за труд и послушание всевозможными благами и званиями, включая и звание народного артиста СССР и даже члена Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС?
20 мая 1987 года все та же «Литературная газета» поместила на своих страницах статью собственного корреспондента в ФРГ А. Френкина под выразительным названием «Татьяна за решеткой», посвященную оперной деятельности Ю. Любимова за рубежом.
«Вот мнение здешних театральных критиков о постановке Юрием Любимовым «Евгения Онегина» в Боннской опере. «Крах режиссерской идеи» — озаглавлена рецензия в «Рейнише пост»…
Иссяк, выдохся, говорят, Любимов… И тяжело очень с ним. Чайковский его, видите ли, не устраивает. Он Пушкина хочет интерпретировать, но без Чайковского. А в итоге пытался придать опере какой-то коварный смысл. Если у него счеты с Советской властью, то сцена Боннской оперы — неподходящее место сводить их.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу