Константин Путилин - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

¾ Никаких я ей вещей не передавал. Все врет баба.

И затем на все вопросы, где он находился с момента побега, Яков отвечал «не припомню» или «был сильно выпивши, и потому ни­чего не видел и не слышал».

— Вот, ваше благородие! — вдруг неожиданно и нагло проговорил он. — Вините вы меня в разных злодействах да разбоях, а кто что видел? Против меня никаких улик нет! Хотите, видно, невинного человека запутать! Уж если бы я был такой душегуб, так мне бы ничего не стоило взять вот эту чернильницу, пустить ее в вашу голову да и бежать отсюда... Семь бед — один ответ!..

¾ Бросить в меня чернильницей, ты, пожалуй, и мог бы, да бежать-то тебе не удалось бы. У дверей тебя городовой бы встретил, — проговорил я, в упор смотря на Якова. — А что свидетелей нет, это ты ошибаешься, сейчас ты их увидишь.

Я позвонил. На зов явился городовой.

¾ Сколько у нас арестованных?

¾ Шестеро, — ответил городовой.

¾ Введи их сюда.

Когда все шестеро были введены, я поставил их рядом с Яковом, который с изумлением глядел на все происходящее.

¾ Введи сюда Ахлестову, — сказал я. Когда вошла Ахлестова, я обратился к ней: ¾ Ахлестова, вглядитесь в лица всех этих семерых людей. Не признаете ли вы среди них того человека, который пил с вами водку в сторожке на огороде, на Выборгской стороне в день убийства нашего брата?

Ахлестова внимательно стала всматриваться в лица стоявших перед ней и затем прямо, без колебания, подошла в Якову Григорьеву и проговорила:

¾ Этот самый человек! Я бы его из тысячи признала.

¾ Ври больше!.. — со злобой в голосе, стараясь, однако, скрыть свое смущение, сказал Григорьев.

¾ Введи теперь сидельца из трактира «Ста­рушка»!

Ввели сидельца.

¾ Вы говорили, что двадцатого числа в вашем заведении пьянствовал Иван Глазунов, убитый в ту же ночь, в обществе с неизвестным вам человеком, приметы которого вы, однако, хорошо запомнили. Вглядитесь внимательно в лица стоящих перед вами, не узнаете ли вы в ком-нибудь из них того незнакомца, который пьянствовал с Глазуновым?

— Это они-с будут! — решительным тоном сказал сиделец, подходя к Якову.

Шестерых арестантов увели, и я опять остался с глазу на глаз с Григорьевым.

¾ Ну, что скажешь теперь? — обратился я к Якову.

¾ Это все пустое!.. — проговорил он, тряхнув головой. — Все это вы нарочно придумали, чтобы меня с толку сбить, да не на такого напали!

¾ Как знаешь, Григорьев! Против тебя очень серьезные улики, есть даже такие свидетели, о которых ты и не подозреваешь. Я от души советую тебе сознаться во всем. Легче тебе на душе будет, да и наказание смягчат за твое чистосердечное признание.

Долго говорил я с Яковом о Боге, о душе, спрашивал о его прошлом, о детстве, о родителях. Он несколько присмирел, уже не был так нагл и циничен, но признания от него я все-таки не добился и велел его увести.

На следующее утро я приступил к допросу Марии Патрикеевой. Она чистосердечно рассказала все, что знала.

— А давно ты знакома с Яковом?

— Да больше трех лет.

¾ И ребенок есть у тебя?

¾ Да, мальчик, только не у меня он, отдала я его чухонцу на воспитание, в деревню, за Вторым Парголовым.

— А как зовут этого чухонца?

— Лехтонен.

— Как? Как?.. — переспросил я, удивленный. — Ты верно запомнила его имя?

— Да как же не помнить. Ведь я там раз пять побывала, с год назад положим... Все не успевала теперь...

— Хорошо ли там твоему ребенку? Пожалуй, впро­голодь держат?

— Что вы, ваше благородие, они его любят. Своих-то детей у них нет, так моего заместо родного любят. Только вот вчера, — продолжала Марья, — я встретила в мелочной лавке чухонку знакомую из той же деревни, так она говорила, что Лехтонена убили, да толком-то не рассказала... Поди, все враки, за что его убивать-то. Человек он простой да бедный, что с него взять?

Я решил воспользоваться этим странным и неожиданным совпадением, чтобы через Марью повлиять на Григорьева.

— Ну, а я тебе скажу, что его действительно убили, когда он возвращался домой... А убил его отец твоего ребенка и твой любовник Яков Григорьев!

Эффект этих слов превзошел мои ожидания. Марья зашаталась и с криком «Яша убил!» грохну­лась на пол. На этом допрос был прекращен.

Вечером того же дня я вновь вызвал Григорьева. Он вошел бледный, понуря голову, но упорно стоял на том, что ни в чем не виновен. Я велел ввести Марью Патрикееву.

— Вот, уговори ты его сознаться во всем, — сказал я. — Он убил чухонца Лехтонена, второго отца твоего ребенка, любившего твоего ребенка как своего собственного.