Анастас Микоян - Так было

Тогда я сообщил всем (до этого об этом знал только Шаумян), что у меня находятся деньги из партийной кассы. Шаумян предложил раздать их всем поровну. Помнится, каждому досталось что-то по 500 рублей, что равнялось примерно месячному жалованью среднего служащего.

Нижняя палуба была забита людьми; негде было, как говорится, яблоку упасть. Мы смешались с публикой. Было очень тесно. Близко около себя никого из наших товарищей я не увидел.

Когда "Туркмен" подошел к пристани и был поставлен трап, стали выпускать пассажиров. Внешне казалось, что идет обычная проверка. Люди медленно проходили один за другим. Подошла моя очередь. Меня обыскали быстро. Одет я был в суконную гимнастерку, подтянутую ремнем, галифе и сапоги, на голове форменная фуражка без кокарды. В руках тоже ничего не было. Только за поясом в складках у меня был револьвер. Я был тогда очень худым и надеялся, что при обыске револьвера у меня не обнаружат. Так и случилось. При первой проверке я поднял руки вверх, какой-то военный быстро ощупал меня и, ничего не обнаружив, отпустил.

Пройдя шагов 20-30 по пристани, я увидел второй пункт проверки. Меня вновь бегло ощупали и, ничего не найдя, пропустили дальше. Документов не спрашивали: пассажирами были беженцы, спасавшиеся от турок, и, естественно, у большинства документов не было. Пройдя еще шагов десять, я увидел, что есть и третий пункт проверки.

Когда я подошел к третьему пункту проверки, кто-то схватил меня за плечо. Обернувшись, я увидел чиновника порта в белоснежном форменном кителе и морской фуражке. "Идите за мной", - сказал он.

Когда он подвел меня к краю пристани, где стоял небольшой портовый пароходик "Вятка", я неожиданно на палубе увидел сидящих и тихо беседовавших между собой Шаумяна и Джапаридзе. Там же находились Фиолетов с женой и жена Джапаридзе.

Все обернулись, но посмотрели на меня без удивления: оказалось, что на этом пароходе уже находится много наших товарищей. Они стали рассказывать, кто и при каких обстоятельствах был задержан. Оказалось, что среди беженцев были провокаторы (в первую очередь человек с Георгиевским крестом), знавшие в лицо многих наших товарищей, которых полиция задерживала и препровождала на "Вятку".

Скоро число арестованных достигло 35 человек. Пришло начальство с вооруженными людьми, и начался обыск. Подходила и моя очередь. Я все думал, что мне делать с кольтом, спрятанным под гимнастеркой. Пока шел обыск, я решил где-нибудь его спрятать. Попросился вниз в туалет, хотел поискать там какое-нибудь местечко для этого. Но там стоял часовой, пришлось вернуться назад. Раздосадованный тем, что с кольтом придется расстаться, я решил хоть как-то насолить полицейским.

"Ваши вещи?" Я сунул руку за пояс и резким движением выдернул кольт. Видимо, полицейским показалось, что я собираюсь стрелять. В страхе они отпрянули от меня, а один с криком: "Что вы делаете?!" - схватил меня за руку. "Как "что я делаю"? - ответил я "возмущенно". - Отдаю вам единственную вещь, других у меня нет!"

После окончания обыска нам объявили, что мы арестованы и находимся в распоряжении Красноводского стачкома (так называлось правительство города, руководимое эсерами). Шаумян заявил протест против насилия, сказав, что за нами нет никакой вины, а кроме того, местное правительство не имеет к нам никакого отношения и тем более не имеет права нас арестовывать, поскольку мы еще даже не ступили на территорию Закаспия. Старший из чиновников, Кондаков, сказал, что не имеет намерения вступать в дискуссию, так как выполняет распоряжение своего правительства.

Когда Кондаков куда-то удалился, мы стали обсуждать, какие меры можно принять в создавшемся положении. Я высказал мнение, что мне следует использовать положение члена меньшевистско-эсеровского Бакинского Совета и имевшееся у меня официальное разрешение на эвакуацию арестованных комиссаров и послать телеграмму "Диктатуре Центрокаспия" в Петровск, с тем чтобы они потребовали отправить нас из Красноводска в Петровск.

Шаумян согласился, но сказал, что этого мало. Необходимо всем официальным представителям Советской власти, арестованным Центрокаспием, так же прямо обратиться к "Диктатуре Центрокаспия" по радио. Шаумян вызвал представителя местной власти и потребовал, чтобы он принял радиотелеграмму для передачи в Петровск. Согласие было получено, и мы это сделали.

Местные власти приняли наши телеграммы, но у нас не было уверенности, что они их передадут. Шло время, ответа не поступало.