Александр Губер - Хосе Ризаль

Но враги не дремали. Судья поспешил выступить против бедной Теодоры с новым обвинением: в оскорблении королевского суда. Это оскорбление заключалось в том, что его, судью, заподозрили в предубежденности.

Дело поступило на рассмотрение новой сессии верховного суда. На этот раз суд усмотрел в деяниях и жалобе Теодоры Меркадо действительное оскорбление суда; но так как она уже отсидела гораздо дольше, чем полагалось за это преступление, то последовал новый приказ об ее освобождении.

Казалось бы, тут и делу конец. Отказ в выдаче сена офицерской лошади и нелюбезный прием участкового судьи сурово отомщены.

Нет, этого было мало.

Против несчастной женщины возбуждается новое дело о краже денег у брата, сидевшего, как и она, в сантакрусской тюрьме.

Всем было известно, что Альберто Реалондо досталось от отца, инженера испанской службы, довольно большое состояние. Власти и судьи решили, что Реалондо должен был иметь при себе значительную сумму, но никаких денег найдено не было, и это явилось прекрасным предлогом для обвинения его сестры в воровстве.

Самое любопытное, что нашлось достаточно свидетелей, подтвердивших все эти вздорные обвинения. В то время за деньги всегда можно было найти сколько угодно свидетелей, готовых подтвердить самые невероятные обвинения. В своих сочинениях Ризаль не раз возвращался к вопросу о легкости, с какой возбуждались и поддерживались на Филиппинах самые нелепые обвинения против не угодивших начальству лиц, конечно, туземного происхождения. В данном случае его мать не спасло даже ее сравнительно высокое общественное положение. Все-таки она была только «индио».

Прошло два года, а мать и дядя Ризаля продолжали содержаться в тюрьме без всякой надежды на освобождение. Одно обвинение следовало за другим; всякому было совершенно ясно, что «справедливые и благожелательные власти» приняли твердое намерение не выпускать узников из своих когтей и продержать их в заключении до самой смерти. Вероятно, так бы и произошло, если бы не совершенно непредвиденная и счастливая случайность.

Каламбу посетил «его превосходительство» генерал-губернатор Филиппин, олицетворявший в своей персоне мощь и величие Испании. В честь его приезда были устроены соответствующие торжества и празднества, между прочим, и детский балет. Одна из маленьких танцовщиц удостоилась особого одобрения генерал-губернатора, восхищенного ее грацией и миловидностью. Он милостиво спросил девочку, что бы она пожелала, обещая исполнить любой ее каприз. Девочка попросила выпустить из тюрьмы ее мать. Эта девочка была одной из сестер Хосе Ризаля.

По приказу генерал-губернатора донья Меркадо была немедленно освобождена и после более чем двухлетнего заключения вернулась, наконец, к своей семье.

В своей «Истории одного мальчика» Ризаль ничего не говорит об этом анекдотическом исходе процесса своей матери, вероятно, по цензурным условиям. Он сообщает только, что ее невиновность была доказана. Этот эпизод рассказан одним из биографов Ризаля, доктором Крэйг.

Хосе горячо любил свою мать. Он глубоко переживал семейное горе, и в душе его осталось на всю жизнь неизгладимое впечатление произвола колониальных властей, несправедливости, попрания человеческого достоинства, грубости и лжи окружающего общества.

Уже взрослым Ризаль с горечью вспоминал о постигшем его семью незаслуженном позоре. Но и ребенком он начинал понимать, что случай с его матерью и дядей не исключительный, что в условиях колониального режима так же непрочна судьба миллионов филиппинских семейств, зависящих от произвола бесконтрольной администрации.

Юный Хосе приехал в Манилу вскоре после Кавитского восстания. Двести туземных рабочих кавитского арсенала восстали с оружием в руках, и с криками — «смерть испанцам» перебили своих офицеров. Непосредственным поводом к восстанию явилось принуждение арсенальских рабочих, считавшихся на военной службе и поэтому освобожденных от налогов и барщины, к выполнению всех повинностей наравне с остальным населением. Но движение имело глубокие корни далеко за пределами арсенала. Провинция Кавите издавна являлась ареной острых крестьянских конфликтов, нередко доходивших до вооруженных восстаний. Филиппинское крестьянство этой провинции почти целиком превратилось в издольщиков и арендаторов монашеских гасиенд. Однако недостаточные организация и конспирация восстания облегчили его быстрое подавление. Расправившись с участниками мятежа и сотнями невинных крестьян, колониальные власти использовали возможность свести счеты со всеми представителями национальной буржуазии. В ее агитации, в еще очень умеренных требованиях реформ и ограничения произвола монахов испанский абсолютизм, и особенно монашеские ордена, видели большую угрозу своему господству, чем даже в стихийных восстаниях масс.