Юлий Оганисьян: Абд-аль-Кадир

Каждый род и каждая семья обладают собственной асабийей, передающейся из поколения в поколение. И тот род или семья, которые силой и древностью асабийи превосходят другие роды и семьи, главенствуют в племени.

Именно таков род Махи ад-Дина издревле знатный и влиятельный, он, по семейному преданию, принадлежит к одной из ветвей Фатимидов. А это означает, что родословная Махи ад-Дина восходит к святой Фатиме, дочери основателя ислама Мухаммеда, единственной продолжательнице его рода (у пророка, кроме нее, детей не было). По старому же преданию кто-то из рода Фатимидов станет новым мессией — махди, который явится, чтобы объединить и возглавить арабский народ, укрепить истинную веру и восстановить справедливость.

Как и у всех вождей мусульманских народных движений, у Махи ад-Дина мессианская идея, подкрепленная к тому же родословной, слита воедино с идеей освобождения. Еще в период Оранского восстания он прослыл человеком, призванным свыше избавить страну от нечестивого господства янычар. Молва эта тем более укреплялась в народе, что она сопутствовала широкой известности Махи ад-Дина как одного из самых влиятельных марабутов, главы религиозного братства Кадирия, основанного еще в XII веке магрибским святым Абд-аль-Кадиром аль-Гилани.

Подобно христианским монашеским орденам, мусульманские братства были школами святости для своих послушников, но в отличие от первых они объединяли не только профессиональных священнослужителей, но и простых смертных.

Тысячи правоверных из многих племен входят в братство Кадирия. И если в собственном племени Махи ад-Дина — верховный носитель асабийи, то в братстве он олицетворяет мистическую духовную силу — бараку, которая дает марабуту огромную власть над его собратьями по духу. Ибо по неписаному уставу и традициям ордена каждый его член обязан безропотно — «как труп в руках обмывалыцика» — исполнять волю своего пастыря. По первому же повелению братство может превратиться в вооруженную рать, фанатично преданную своему вождю.

В магрибских странах марабуты иногда еще при жизни признавались святыми, способными творить чудеса. В легендах, которые создавало воображение верующих, они одним прикосновением исцеляли неизлечимые болезни, обладали ром перевоплощения, подчиняли себе природные стихии, и шествовали верхом на львах — «собаках аллаха» — и в общем немногим отличались от фантастических героев народных арабских сказок.

Культ святых, противоречащий единобожию и широко распространенный в странах Магриба, составлял религию сельских жителей и включал в себя верования и обряды, характерные для доисламского язычества. Известный исламовед И. Гольдциэр писал: «Почитание святых стало оболочкой, под которой внутри ислама могли сохраняться уцелевшие остатки побежденных религий».

В обществе, где вся жизнь пропитана религией, для правоверного нет четкой грани между светским и духовным, между действительным и сверхъестественным. Потусторонний мир для него так же реален, как сказочно одухотворен мир земной3. Практический ум арабского кочевника или земледельцы даже более доверчиво относится к способности живого марабута творить чудеса, чем отошедшего в мир иной.

Прижизненным ореолом святости окружен и Махи ад-Дин. И он слывет в народе чудотворцем. Марабут не только тому не противится, но всемерно поощряет распространение слухов о своей богоизбранности. Да и сам он не испытывает никаких сомнений на этот счет.

Разве не отмечен он божественной благодатью бараки? И разве не исполнена она чудодейственной силы? Говорил же о себе — да не усомнится в его словах ни один правоверный! — изначальный обладатель бараки, основатель братства Абд-аль-Кадир, который согласно легенде провел последние 50 лет своей жизни на вершине горы, стоя на носке ноги. «Еще до своего восхода солнце приветствует меня; до своего начала год приветствует меня и сообщает мне, что прей изойдет в течение его. Клянусь царственным величием Аллаха, что я различаю благочестивых и проклятых, которых проводят передо мной, и что зеница моих очей прикована к хорошо хранимой Скрижали судеб. Я погружаюсь в море науки Аллаха. Я видел его своими глазами. Жизнью своей я свидетельствую существование Аллаха. Я — наместник Пророка и его наследник на земле».

Религиозное самовозвышение не зазорно для праведника, ибо — и в этом убежден всякий правоверный — сам аллах вещает его устами. И когда Махи ад-Дин внушает своей пастве веру в мессианское предназначение его рода, он встречает трепетный и глубокий отклик.