Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

Шаляпин не раз брался за эту книгу, вникал в написанное Мусоргским сорок лет тому назад. Но постиг ли? Еще раз попробовал голос, озвучивание было превосходное. Пора было собираться в Мариинский театр. Хватит терзать себя сомнениями…

7 ноября 1911 года в Мариинском театре был настоящий праздник: Досифея слушали со слезами восторга на глазах.

10 ноября, как сообщали газеты Петербурга, по заказу Шаляпина в Казанском соборе отслужили панихиду по М.П. Мусоргскому, В.В. Стасову и Н.А. Римскому-Корсакову. Храм был буквально переполнен, были родственники и друзья покойных, представители музыкальной и литературной общественности, среди них – Д.В. Стасов, граф. И.И. Толстой, Д.В. Философов… Судя по всему, состоялось примирение левых недоброжелателей с Федором Шаляпиным.

Успешно завершив гастроли в Петербурге, Шаляпин исполнил свои обязанности по контракту и 4 декабря уехал в Москву, к своей семье, к своим любимым детишкам, по которым успел соскучиться, хотя в Петербурге он не имел времени скучать, занятый многогранными обязанностями.

Два события отметим в жизни Шаляпина: смерть Валентина Серова, поразившая его до глубины души, и 50-летие Константина Коровина. Жене Серова он послал телеграмму: «Дорогая Ольга Федоровна, нет слов изъяснить ужас, горе, охватившее меня. Дай Вам Бог твердости, мужества перенести ужасную трагедию.

Душевно с Вами». А о Коровине в газете «Утро России» появилось его приветствие другу: «От души поздравляю дорогого Константина Алексеевича с его пятидесятилетием. Огромного таланта этот человек, и многому я научился у него за нашу пятнадцатилетнюю дружбу. Скромно течет его плодотворная деятельность, но ярко блестит его талант и краски его. Много и глубоко чувствует его душа красоту, а природу он любит так, что об этом с удовольствием знают даже рыбы. Нужно ли говорить, как добр и отзывчив Коровин к беднякам, молодежи и начинающим художникам. Пусть же долго живет и здравствует дорогой художник на радость нам и на славу дивного искусства».

И в Москве он сразу же включился в работу в театре, ждали его письма от друзей и общественных деятелей. Оказал материальную помощь старому другу Никитину, недавно открывшему цирк на Большой Садовой улице, принял участие в концерте в пользу голодающих в Большом зале Российского Благородного собрания, весь доход от которого Шаляпин внес в Государственное казначейство в депозит градоначальства шести губерний, особенно пострадавших от голода, всего 16 523 р. 27 коп.

И все же в Москве ему становилось все тяжелее, неясность отношений с Иолой Игнатьевной сказывалась на его настроении, и в Большом театре не утихли пересуды и недоброжелательные слухи. С тяжелым недобрым чувством покидал он Москву, и из Монте-Карло, где начались его ежегодные гастроли, он писал В.А. Теляковскому: «…Позвольте мне попросить Вас освободить меня совершенно от участия в каких бы то ни было спектаклях в г. Москве с будущего сезона.

Сознаюсь, что мне очень неприятно или, вернее, жалко покидать Москву, но провинциальная жизнь, кружковщина этого города, всевозможные сплетни и всякие мелочи, выросшие в последние два-три года здесь в такие колоссальные размеры, положительно давят, и не знаешь, как на все реагировать, – бесчисленные блохи мешают спать льву. И если, со свойственной мне дерзостью, я уподоблю себя льву, то, ей-богу, московские муравейники мешают мне здесь работать.

Когда я думаю о том, что мне пришлось бы заниматься здесь постановками, требующими большого хладнокровия и выдержки, – меня начинает брать страх, мною овладевает беспокойство, и я ясно понимаю, что все равно работать хорошо я не в состоянии, а петь кое-что и кое-как при отсутствии труппы, при отсутствии света в театре, при – опять повторю – провинциальной обстановке на сцене, вполне отвечающей городской жизни, при всех этих семейных артистах и хористках, штопающих чулки и спорящих о дороговизне овощей, петь и играть и тем более заниматься режиссерством – мне представляется совершенно невозможным – это уже в достаточной степени все надоело, и продолжать дальше в этом духе я не могу».

Но и на этот раз тактичный Теляковский уговорил Шаляпина.

9 июня 1913 года Шаляпин приехал в Лондон, приехал из Парижа, где выступал в антрепризе Сергея Дягилева, в «Борисе Годунове» и «Хованщине» Мусоргского, «Псковитянке» Римского-Корсакова… Три года Сергей Дягилев увлекался и увлекал Европу своими прекрасными балетами, наконец покорил не только Париж, но и Лондон, Рим, Вену, Берлин… Наступило время включить вновь и русскую оперу в свои гастрольные поездки… Париж-то давно был знаком с русской музыкой, но беспокоило, как встретит Лондон. «С большим трепетом в душе ехал я туда, – мне казалось, что русская музыка, русские оперы едва ли будут понятны англичанам. Несмотря на то, что я был уже в Лондоне, имел некоторое представление об этом городе и народе-аристократе, мне со всех сторон говорили, что англичане надменны, ничем не интересуются, кроме самих себя, и смотрят на русских, как на варваров. Это несколько тревожило меня за судьбу русских спектаклей, но в то же время возбуждало мой задор, мое желание победить английский скептицизм ко всему неанглийскому. Не очень веря в себя, в свои силы, я был непоколебимо уверен в обаянии русского искусства, и эта вера всегда со мной, – вспоминал Федор Шаляпин свои переживания в это время. – И вот я в Лондоне, с труппой, собранной Дягилевым. Репетирую, осматриваю город и убеждаюсь, что узнать его, осмотреть его богатства можно приблизительно года в три, не меньше. Особенно поразил меня Британский музей, этот грандиозный храм, где собраны изумительнейшие образцы мировой культуры. И вообще весь Лондон, от доков до Вестминстерского аббатства, вызвал у меня подавляющее впечатление своей грандиозностью, солидной и спокойной уверенностью его людей в их силе, их значении.