Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Кроме этих личных достоинств, Шолохов обладает удивительным умением правильно понимать новое и старое, большое и малое. Осматривая Светицховели, он задал мне ряд вопросов, отметив дисгармонию в архитектуре западного фасада. В ответ на мои слова о существующем в теории искусства тезисе – достижение гармонии путем дисгармонии – с улыбкой ответил: «Древние умели строить, и вкус у них был высокий и тайны эстетики им были хорошо знакомы. Светицховели – великий монумент, подтверждающий эту истину».

Впоследствии в Дарьяльском ущелье он долго разглядывал взметнувшиеся в небо скалы-великаны, приведшие его в изумление, слушал грозный рев разъяренного Терека. Я почувствовал, что мысленно он перенесся в эпоху Грибоедова, Пушкина, Лермонтова. Внимательно осматривал вековые развалины форта, сооруженные на отвесных скалах башни, и мне показалось, прошлое повторилось в новой вариации – гениев девятнадцатого столетия здесь, у древнейших врат Грузии, встречал гений века двадцатого. Приехавший сюда из донских степей Шолохов видел в гордых горах Грузии живые картины прошлого и настоящего. Он как вольный сын природы любовался странной палитрой Дарьяла. У творчества его та же полная гнева палитра, но пронизанная такой нежностью и красочностью, какая свойственна самой природе. Естественность – альфа и омега его творчества. Можно смело утверждать, что Шолохов вжился в природу, растворился в ней.

Никогда не забуду первого знакомства с Шолоховым. В 30-х годах мы, начинающие критики, спорили о вопросах его художественного метода, говорили о близости «Тихого Дона» к романам Л. Толстого, критиковали «теорию непосредственного впечатления», бывшую тогда в моде, утверждали, что Шолохов – писатель огромного дарования, что первая же книга его романа «Тихий Дон» представляет собой несравненную эпопею. К сожалению, «Донских рассказов» ни я, ни мои товарищи еще не знали.

Но уже тогда Шолохов рисовался нам литературным колоссом, который сразу проявил все измерения своего художественного вдохновения. И мы, неопытные юнги литературы, не ошибались тогда, давая столь высокую оценку адмиралу литературы. Одного только мы не знали. В этом сравнительно небольшого роста человеке было нечто богатырское не только в духовном, но и в физическом отношении. Это мы почувствовали во время его пребывания в Грузии. В ветреную погоду он одолел крутые тропинки к пещерам Вардзии с той же удалью, с какою мчится на своем иноходце казак по донским степям. Мы не заметили его усталости. Мы, его чичероне, нуждались в отдыхе, а он без устали все шел и шел вперед.

Удивительной воли человек! В Цинандали он полушутя говорил о своей выдержке и воле, призывая меня в свидетели того, что он, Михаил Шолохов, находясь в райских погребах и марани Цинандали, даже не прикоснулся к дарам Бахуса. И тут же выражал сомнение – вряд ли кто в это поверит. Он обладает исключительным чувством юмора, и дед Щукарь – это не просто фольклорный образ, как думают некоторые критики, это непосредственное отражение шолоховской души.

Истину, правду он говорит прямо, не стесняясь. Человека ценит не по занимаемой им должности, а по богатству внутреннего мира. Однажды он беседовал с нами до самой зари. В ту ночь по нашей просьбе Михаил Александрович написал прекрасные слова о Важа Пшавела, да так, что не понадобилось менять ни буквы: свободно, легко, непринужденно, каллиграфическим почерком. Эти слова известны сейчас каждому грузинскому литератору.

Передавая мне рукопись, Шолохов сказал: до юбилея Важа Пшавела прошу не публиковать. Это было 23 июня в 3 часа ночи. Юбилей должен был состояться 27 июля. Я поступил так, как просил меня Михаил Александрович: слово о Важа Пшавела было передано в прессу 26 июля и опубликовано в день юбилея великого грузинского поэта.

Шолохов притягивает к себе людей как магнит. В обществе друзей он необыкновенно обаятелен. Что только не расскажет, не вспомнит! Рассказывает живо, увлекательно, остроумно. Его можно слушать без конца и не соскучиться. Когда он рассказывает, перед вами – Шолохов-романист.

В июле 1961 года мы гостили в Вешенской. Шолохов покорил нас своей непосредственностью, заботой и вниманием. Очарованный грузинскими лирическими песнями, Шолохов с увлечением (в который раз!) слушал Цицино Цицкишвили и Нателу Кирвалидзе, виртуозному исполнению которых аккомпанировал автор, талантливый композитор Сандро Мирианашвили. Во второй наш приезд в Вешенскую хозяев очаровало пение Венеры Майсурадзе и музыкальное сопровождение Медеи Гонглиашвили. Шолохов с удовольствием погружался в море чарующих грузинских мелодий.