Петр Игнатов - Записки партизана

В тот момент Бутенко боялся не за себя. Он думал только об одном: как бы успеть сообщить Лысенко об инженере. Прошло немного времени — снова скрипнула дверь. Вошел Фогель. Он остановился перед Бутенко и сказал по-русски (он неплохо знал русский язык):

— Идите отдыхать, господин Бутенко, вы устали. Завтра в двенадцать явитесь сюда, но не ко мне, а в машинное бюро, где работали первый день.

В комендатуре Бутенко задержали, втолкнули в пустую комнату и приказали раздеться догола. С необычайным вниманием обыскивали немцы его одежду. Вывернули все карманы, распороли подкладку пиджака, разрезали старый чемоданчик. Но, конечно, ничего не нашли и отпустили.

Бутенко понимал, что сразу идти на комбинат к Лысенко рискованно. Он пошел домой и все шесть часов, отпущенные ему на отдых, провалялся на диване с открытыми глазами: думал, как передать Лысенко то, что удалось узнать. Но ничего не придумал: жена, как назло, заболела, дочка была мала, а старушка-мать никак не подходила на роль посыльной. Никому другому он не решался доверить своей тайны.

Придя в жандармское управление, он старался как можно скорей закончить работу, но сделать это ему удалось только к утру. И снова, чтобы замести следы, он отправился не на комбинат, а домой. Лишь к вечеру Бутенко появился в мастерских. Но с Лысенко ему удалось поговорить только на следующий день.

Всю ночь батуринцы не спали: неизвестность того, что их ожидает, и странное, необъяснимое появление Бутенко в коридоре жандармерии волновало их. Они были уверены, что Лысенко сделает все, чтобы освободить их. Даже если их поведут на казнь, если накинут на шею петлю — до самой последней минуты они не хотели терять надежды на спасение. Батурин посоветовал сильнее напрягать руки, если немцы, прежде чем вести на казнь, начнут связывать их за спиной, чтобы можно было незаметно ослабить веревки и в нужный момент освободить руки…

— Никаких самочинных действий, ребята! — говорил Батурин. — Командую я. Каждое мое слово — приказ.

Чуть забрезжил рассвет, как в коридоре раздались шаги. Батуринцы все, как один, вскочили на ноги. Они поняли: пришли за ними.

Загремели засовы, и в открытой двери блеснули огни фонарей.

— Выходи!

Первым вышел Батурин. Двое жандармов схватили его единственную руку, вывернули назад и привязали проволокой к поясу. Остальных выводили поодиночке. Всем связали руки за спиной. Помня совет, батуринцы изо всех сил напрягали мускулы, и немцы сердито ругались, закручивая проволоку.

Арестованных вывели во двор. Здесь, как обычно, под навесом стояли машины. Метнулся в сторону какой-то штатский с высоко поднятым воротником пальто, прошла группа о чем-то оживленно спорящих жандармов.

На каждого из батуринцев приходилось по трое конвойных во главе с фельдфебелем. Сзади цокали копыта конного патруля. Батуринцев вели на расстрел — это для каждого из них было ясно. Выйдя из ворот, фельдфебель повернул вниз по улице, по направлению к Кубани. Шли по улице Пушкина.

Странное чувство охватило Батурина. Предутренний холодок, золотое, с розовым оттенком небо на востоке, тишина — все это создавало ощущение чего-то радостного… Батурину трудно было бы объяснить это чувство. Примерно с таким же чувством он, бывало, поднимался на вышку водной станции, чтобы «ласточкой» прыгнуть вниз… Впоследствии он рассказал об этом ребятам, и они поняли его: у них на душе было в то утро примерно то же — полная уверенность, что они вырвутся из лап немцев и останутся живы.

Подходя к перекрестку — угол Пушкинской и улицы Шаумяна, — Батурин почему-то решил, что именно здесь поджидает засада Лысенко. Он шепнул своему соседу — это, кажется, был Миша.

— Освобождайте руки. Осторожно…

Сам он был бессилен что-либо сделать одной рукой, привязанной проволокой к пояснице. Мише быстро удалось освободить руки от пут, и он стал раскручивать проволоку, которой рука Батурина была привязана к поясу. Батурин плохо представлял себе, как удалось ребятам незаметно проделать всю эту операцию… И все-таки почти всем удалось освободить руки. Когда подошли к перекрестку, Батурин с напряжением ждал: вот сейчас выскочат товарищи, загремят выстрелы…

— Приготовиться! — шепнул он Мише, а тот передал по цепочке.

Но прошли перекресток — и ничего… Вокруг по-прежнему было безлюдно и тихо.

Пересекли Октябрьскую — и опять ничего.

Прошли еще квартал, спустились к затону, обогнули водную станцию. Фельдфебель вывел арестованных к обрывистому берегу Кубани, к домику бакенщика.