Петр Игнатов - Записки партизана

— Хорошо! — А это обозначало, что «джиганы» бьют отлично.

Я вспоминаю сейчас о тех днях и диву даюсь: какие огромные душевные силы появились у советских людей, когда смертельная опасность нависла над нашей Родиной! Двадцать часов в сутки работали Женя и его ближайшие друзья. Это был наш будущий комсостав.

Мы изучали военную литературу и тщательно штудировали литературу о партизанских войнах прежних лет.

Кроме того, я пересмотрел множество охотничьих и спортивных книг, журналов, справочников и сделал из них ряд выписок.

Наш комсостав еще в Краснодаре выработал тактику нападения на врага, — я буду говорить о ней дальше, иллюстрируя ее примерами наших операций, — она и тактика отхода принесли нам самые благотворные результаты: убитых и раненых в нашем отряде было очень немного в сравнении с потерями действовавших рядом с нами партизан.

Наконец, особо проходили занятия с группой дальней разведки. Чему только мы не учились здесь! Компас стал для нас вещью столь же несложной, как и карманные часы. Знали названия добрых двух сотен звезд и созвездий и знали также, в какую пору ночи они появляются на небосводе и когда исчезают. Научились по коре дерева определять, сидел ли под ним облокотясь человек; чуть загнутые тыльной стороной листья кустарника были нам что записка: «Внимание, здесь недавно кто-то проходил».

Но Петр Петрович Мусьяченко, который вел «лесной семинар» с группой дальней разведки, великолепно учитывал, что не только мы будем выслеживать врага, но и враг нас. В тылу у немцев на каждого партизана придется по нескольку сотен врагов, потому и следы свои мы учились скрывать с особой тщательностью.

Однажды Мусьяченко предупредил нас о том, что ночью будем проходить «новую дисциплину». Я задержался в своем институте и несколько запоздал к началу занятий.

Вхожу, как обычно, в штаб противовоздушной обороны. За столом, на котором знакома уже каждая царапина и все чернильные следы, сидят, как всегда, товарищи. Я знаю их, как своих сыновей, — каждую родинку у каждого, и какой глаз косит у Литвинова, и как сосредоточенно сдвигает Ветлугин брови перед тем, как «отколоть» очередную шутку.

И вот этот самый Ветлугин, Геронтий Николаевич, смотрит на меня сосредоточенно и, вместо того чтобы сказать «здравствуйте», отвратительно квакает:

— Ква-а-а! Ква-а-а-а!

«Не остроумно!» — думаю я, но, разумеется, не обижаюсь, сажусь спокойно на свое обычное место. Мусьяченко кивает мне головой, потом переводит взгляд на Ветлугина и… тоже квакает. Квакает, как лягушка, которая чувствует себя центром вселенной, — упоенно, самозабвенно. «Это и есть «новая дисциплина», — понимаю я и стараюсь подавить невольную улыбку.

— Петр Карпович, попрошу вас, — сказал Мусьяченко. Что ж, были и мы подростками и пробовали дразнить лягушек: стараясь не встретиться взглядом с сыном, я заквакал.

— Нет, Петр Карпович, нет! — машет руками Мусьяченко. — По такой лягушке немец из автомата палить будет. Надо выше, протяжнее: «ква-а-а». Но, помните, товарищи: так квакает лягушка только по вечерам, накануне теплого и солнечного дня. По утрам же они квакают резче и отрывисто: «ква», «ква»…

Потом мы учились подражать стрекоту сойки, треску цикад, кабаньему хрюканью — лесным и степным звукам, которые должны были служить нам в будущем боевыми сигналами.

Все тот же Петр Петрович рассказывал о кабаньих тропах, которые помогут нам разыскивать в горах питьевую воду, а следы копытец на этих тропах подскажут, есть ли вблизи люди или нет их, свежий след — еще сегодня здесь ходил зверь.

Весной вернулась с фронта Мария Янукевич. Стала она совсем худенькой. На маленьком подвижном лице ее глаза казались теперь огромными, и были в этих глазах и ненависть и большая, хорошая для бойца строгость. Встретили мы ее радостно вдвойне: хорошо было, что вернулся к нам наш товарищ, радостно было и за Виктора, ее мужа.

Вечером в казарме Мария скупо рассказала, почему она отпущена из армии.

Бой шел в Крыму. Ночью Мария делала перевязку матросу на переднем крае. В такой работе некогда оглядываться по сторонам. Неожиданно матрос рванулся, стал на ноги, заслоняя собой Марию, и, крича что-то, чего нельзя было понять в грохоте боя, швырнул гранату. Только здесь, падая, Мария заметила, что враги окружают ее и раненого.

Отбиваясь гранатами, то падая, то поднимаясь, они отползли к самому берегу. Дальше отступать было некуда. Да и моряк потерял уже последние силы. Мария оттащила его за огромные камни.