Мария Романушко - Эй, там, на летающей соске!

– Ы? ы? ы?

Кто это?! – хочу я спросить вместе с ней, с содроганием оглядываясь вокруг…

Они выползали из намокших кустов, из-под набрякших деревьев, из неосвещённых дверей подъездов, отпочковывались от винной очереди и от очереди за “визитками”, отлеплялись от стен домом, выныривали из-за угла… Кто это?!

Тараканьи повадки, мутные глазки, плоские переносицы; речь громкая, крикливая, но ни одного слова не разобрать…

Или наша планета давно и плотно заселена инопланетянами, или нас с тобой, моя девочка, занесло в чужую галактику…

– Ы? ы? ы?

Но у меня язык не поворачивается сказать тебе: это люди. Я говорю тебе: “Это – некусы”, вспомнив Антошино словечко.

Страшная догадка. А ведь, наверное, не только по Божьему образу и подобию сотворены существа, населяющие землю?… Творил не только свет. Творила и тьма. И уж она-то пекла, строгала свои “произведения” без устали и сомнений.

И напекла, и настрогала…

И я везла свою девочку по планете странных не-людей, пугающих недо-человеков, возникающих из хлюпающей холодной сырости, катила коляску по грустной, печальной планете сумерек и дождя…

– Просто у тебя настроение сейчас такое, – говоришь ты.

– Вовсе нет. С настроением я справилась. Видишь, я улыбаюсь? Тебе и детям…

Просто я поняла, что здесь ничего уже не будет. И наши старания – напрасны. Здесь, в этом театре абсурда, в этом театре ужасов. Не нужны здесь ни наши книги, ни наши дети… Мы здесь чужие. Здесь живут по другим законам. Нам эти законы никогда не понять. И не принять…

– Но толпа всегда жила по звериным законам. Неужели для тебя это открытие?

– Но я не могу жить, когда вокруг – толпа! Я боюсь её… Боюсь за детей.

– Ты думаешь, где-нибудь в другом месте тебе не будет страшно?

– В другом месте будет по-другому. А здесь… Я никогда не прощу им отца Александра. Никогда!

Ты долго и грустно молчишь. Ты с трудом говоришь слова, которые меня не утешают, не ободряют, не внушают надежды:

– Толпа она везде толпа…- говоришь ты. Говоришь то, что я и так знаю. Но с чем не могу смириться.- Та же толпа убила Попелюшко. Убила Лютера Кинга. Улофа Пальме. Индиру Ганди… Та же толпа распяла Христа… И кто-то до сих пор не может простить этого евреям. Но не евреи убили Христа. И не поляки Попелюшко. Не шведы Пальме… Толпа . Среди которой нам жить – где бы мы ни жили…

Наше традиционное ночное застулье. Крошечная прихожая, три стула, отключенный ото всего мира телефон, посапывающие за стеной дети… Остывший чай и всё те же вопросы, на которые нет ответа…

Варю на обед макаронные рожки, что по нонешним временам почти роскошь, и перелистываю “Пари матч”…

“Я считаю, это нормально – ссориться из-за ужина”. Исповедь среднего француза. Смешно. И… страшно. Страшно, если представить хоть на миг, что мы живём там – в благополучном обществе, среди благополучных обывателей, для которых нормально – ссориться из-за ужина: из-за недожаренного или пережаренного бифштекса (или что там они едят?)

“Какой кошмар! Какая бездуховность!”

И тут же перед глазами – сцена:

Сегодня. В гастрономе. Две молодые, на вид вполне интеллигентные женщины. Они сцепились из-за куска масла. Они готовы были выцарапать друг другу глаза. А какими словами они крыли друг друга!…

ЭТО – БОЛЕЕ ДУХОВНО? Убивать друг друга из-за куска еды!

На днях один знакомый писатель сказал: “Наступает эпоха песен и стихов”. И в ответ на недоуменное молчание слушателей пояснил: “Когда в магазинах кончатся даже раскрашенные пакеты, и туда незачем будет ходить, все забудут о еде и начнут сочинять стихи и петь песни”.

Его бы устами…

Варю макаронные рожки на ужин и радуюсь, что хотя бы они ещё не кончились; на несколько дней хватит. И мне унизительна моя радость. Она меня возвращает в пещеру.

Нет, ещё дальше… – куда, Господи?

Так что же нам осталось в этой стране? Радоваться килограмму еды?

– Это от нас зависит: чему будут радоваться наши дети.

Ты – мудрый. Ты всё говоришь правильно.

Только что мы скажем нашим детям в то прекрасное утро, когда нам нечем будет их накормить? Радуйтесь солнышку, дождику, воробушку за окном?…

Уже сегодня мне трудно исполнять своё исконно женское, наипервейшее: накормить.

“Но человечество совсем недавно сумело накормить себя. Оно всегда жило трудно. Всегда с трудом добывало себе пропитание. И радовалось, добыв. Это, в общем-то, нормально…”