Антон Бринский - По ту сторону фронта

Скрипни зубами, Гейко, сжимай кулаки! Это не бессильная злоба. Мсти рабовладельцам, побеждай осквернителей нашей Родины! Береги глубоко в сердце свою ненависть и свою любовь! Надейся! Где бы Людзя ни была, как бы тяжело ей ни было, она жива…

В отряде Насекина я познакомился и еще с одним примечательным человеком, который немалую роль играл в работе наших отрядов.

Однажды Яковлев сказал:

— Связь от Картухина.

И вошел — слегка вразвалку, как ходят борцы-тяжеловесы, — мужчина громадного роста и атлетического сложения. Под низковатым потолком землянки он казался настоящим богатырем. Анищенко, сам немалого роста, глядя на него снизу вверх, не мог скрыть своего восхищения:

— Вот это да! В первый раз встречаю. А еще я считал себя самым большим в отряде.

Рапортуя мне с четкостью старого кадровика, вошедший назвался капитаном Магометом. Лицо у него было темно-коричневым от загара. На лице выделялись большой нос и черные, словно гуталином намазанные, усики. Я принял его за кавказца.

— Вы что, не русский?

— Нет, я чистокровный украинец.

— Ну, садитесь — рассказывайте…

По-разному складывались партизанские судьбы. Одним удавалось быстро найти свое место в строю борцов с захватчиками; другие долго, не зная покоя, сквозь все трудности и бедствия оккупации, в одиночку шли по разоренной земле, прежде чем найти это место.

Лев Иосифович Магомет командовал в 1941 году дивизионом АИР, который дислоцировался в Павурске. С самого начала войны участвовал он в боях. Пришлось отступать. На болотистых берегах Оржицы в жестоком сражений артиллеристы потеряли большую часть своей техники и почти половину личного состава, но продолжали пробиваться на восток, стараясь выйти из окружения. Потом Магомет был тяжело контужен; его подобрали местные жители, и он остался лежать в крестьянской хате после отхода наших частей. Когда поднялся на ноги, линия фронта была уже далеко. Идти туда по незнакомым дорогам, в одиночку переходить линию фронта — удастся ли это? Не вернее ли в тылу фашистов начать борьбу с ними? Призыв к партизанской войне брошен, в народе ходят слухи, что она уже началась. Вот и ему: дойти до тех мест, где он родился и рос, где каждый камень знаком, найти старых друзей, надежных товарищей для этой борьбы.

Так он и решил и пошел не на восток, а на запад, потому что родился и рос в городке Сквира. Киевской области.

Пробирался от хутора к хутору, от села к селу, и само собой получалось, что дорога его почти совпадала с дорогой недавнего отступления. Вот и Оржица.

Здесь — вон с той высотки — били советские орудия по фашистским танкам. До сих пор торчат среди поля горелые машины и белеют кресты на броне. А тогда, прорвавшись с тыла и фланга, они ползли по этим полям, плевались огнем, грозили смести все на своем пути, сравнять все с землей… А потом молотила фашистская авиация, именно молотила: волна за волной, бомба за бомбой, разрывы сливались в сплошной гул. И снова ползли танки.

Здесь, когда надо было выходить из кольца, советские солдаты сами подорвали часть своих орудий, разбили, поломали, закопали в землю драгоценнейшие приборы и инструменты. Многие из них лежат теперь под этой землей.

Лев Иосифович, невольно замедлял шаги, сворачивая с дороги, останавливался перед исковерканными орудийными лафетами, перед почти неузнаваемыми грудами металла. И ему казалось, что он видит лица людей, которых уже нет на свете, слышит сквозь грохот боя их хриплые голоса.

Как потерянный, не замечая людей, прошел он Оржицу, а потом сел или, может быть, упал на обочине пустынной дороги и — нечего скрывать правду — дал волю слезам и словам.

Не запомнить, что было сказано тогда, и неизвестно, к кому были обращены слова, но это было клятвой отомстить за все: за товарищей, за поруганную врагом советскую землю, за горе, за слезы, за кровь, клятвой — не знать покоя, пока ходят по советской земле двуногие коричневые звери.

…Вот и Днепр. Рассчитывать на мосты Магомет не мог: они строго охранялись гитлеровцами. Поэтому он выбрал для переправы безлюдное место в стороне от селений, сам еще не зная, как будет переправляться. Было пятнадцатое ноября. Голые тальники шумели у берега, а горы на той стороне побелели от снега. О лодке нечего было и думать: если бы она и нашлась, ее раздавили бы тяжелые льдины поздней осени. Во всю ширину шли они почти сплошняком, словно торопясь куда-то, напирая одна на другую, выползая на отмели; и только у самого берега оставалась узкая полоска темной, холодной, по-осеннему тяжелой воды. Взглянув на нее, Лев Иосифович невольно вздрогнул. Он не боялся воды, плавал прекрасно; если бы случилось, сумел бы одолеть вплавь даже такую широкую и быструю реку, как Днепр. Но ведь холодище!.. И льдины вместо воды… А дожидаться ледостава было невозможно: вдруг он задержится еще на неделю?