Игорь Каберов: В прицеле свастика

— На войну пошли, — негромко сказала Валя, все еще не сводя глаз с самолетов.

А истребители поднимались все выше и выше. Когда они растворились в синеве неба, жена повернулась ко мне. Она молча смотрела на меня, как бы стремясь во всех подробностях запечатлеть в своей памяти, каким я ухожу на войну. А вид у меня был, прямо скажу, не рыцарский: мешковатый, не по росту, комбинезон и стриженая голова.

Солдатик мой! — сказала она ласково, проведя рукой по моему колючему затылку. — Сейчас и ты улетишь… — Губы ее дрогнули, глаза повлажнели. Слезы сорвались с ресниц.

А вот это ты зря, — я обнял жену, — успокойся, Валюша. Все будет хорошо. Не надо волноваться. Мы же с тобой летчики, родная, да еще моряки.

Не буду больше, — приложив платок к глазам, тихо сказала она.

В клубе звенел звонок. Там с минуты на минуту должен был начаться митинг членов семей военнослужащих. Дежурный командир просил собравшихся пройти в зал.

— Ну, мне пора, Игорек, — поспешно приведя себя в порядок, сказала жена. На мгновение она прижалась ко мне. — Какой ты смешной, без волос-то. Отрастут — не стриги больше. Ладно?

— Есть, товарищ командир! — Я рассмеялся, приложив руку к «пустой» голове.

— Ладно тебе, еще чего выдумаешь — «командир”, — ласково упрекнула она. — Что ж, я пойду. Об одном прошу тебя, Игорек: будь внимательным в полете. У тебя хорошие друзья. Держитесь крепче, и все будет хорошо. О нас не беспокойся, пиши.

Жена ушла, а слова, сказанные ею на прощание, все еще звучали в моих ушах: «У тебя хорошие друзья. Держитесь крепче, и все будет хорошо…»

На улице жарко, знойно припекает солнце. Я медленно иду к аэродрому. Все вокруг кажется каким-то другим. Впрочем, нет. И клуб, и аллея, где мы с Валей гуляли минувшей ночью, и дома, и высокая водонапорная башня стоят, как стояли вчера и позавчера. В кустах по — прежнему неугомонно прыгают с ветки на ветку воробьи. Небо заполнено привычным рокотом истребителей. Но как ни приветлив этот июньский день, на душе пасмурно, и временами кажется, будто все посерело вокруг.

Война. Война с Германией. Я пытаюсь представить себе, что собой представляет она, Германия, захватившая почти всю Западную Европу. Вообразить это нелегко. Одно ясно — у фашистов немалая сила. Об этом нам говорили еще в Ейском училище. Лекторы подчеркивали, что, подчинив себе военную промышленность европейских стран, Германия представляет собой большую силу и что не считаться с этим мы не можем. «Ничего! — говорю я себе. — У нас Красная Армия. Весь народ поднимется на защиту своей Советской Родины. Враг непременно будет разбит». Потом я начинаю припоминать некоторые известные мне со школьной скамьи исторические факты. Я думаю об Александре Невском, разбившем псов — рыцарей на льду Чудского озера, о сражении при Кунерсдорфе, когда русские войска наголову разгромили прусскую армию, о взятии ими Берлина в 1760 году. А первая мировая? А гражданская война?

Потом мне почему-то вспомнился старый снимок из нашего семейного альбома. Мой отец запечатлен на этом снимке. Бравый, черноусый, в форме прапорщика, он сидит на вороном коне. На боку у отца шашка. Георгиевский крест, Георгиевская медаль и орден Святой Анны украшают его грудь. Мне всегда казалось, что он на этом фото чем-то похож на Чапаева. Да отец и в самом деле храбро воевал. Ему было двадцать четыре года, когда он пошел на германскую. Мне тоже двадцать четыре, и вот я вскоре должен буду вступить в первый бой…

Прихожу на стоянку самолетов. Она похожа на растревоженный муравейник. Идет ремонт старых укрытий. Кое — кто уже копает новые. Летному составу отвели штабную землянку. Федоров и Годунов решили для своего звена приспособить огромный фанерный контейнер, в котором когда-то с завода прибыл в разобранном виде самолет.

— Не дом — мечта! — прибивая дверную петлю, говорит Годунов.

Ужинаем мы, что называется, по — фронтовому, в полевых условиях, ночуем в землянке. Уставшие за день, да еще после бессонной ночи, все быстро засыпают. Конечно, после уютного кубрика, белоснежных простыней и мягкой постели спать на жестких нарах не особенно удобно. Но летчик привычен ко всему. Был бы при себе реглан. Он — что шинель у солдата: на него лег, им укрылся, его и в изголовье положил.

Утром нас подняли чуть свет. Эскадрилье поставлена боевая задача: прикрыть с воздуха военно — морскую базу Кронштадт. Первым летит звено лейтенанта Костылева. Высокий, белокурый, статный, с орденом Красного Знамени на гимнастерке, Егор, получив приказ, отчеканил «Есть!» и вышел из землянки.