Сергей Фирсов - Николай II

В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот изменник отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защитите доблестную нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников и помните, что всякое ослабление порядка службы — только на руку врагу. Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине.

Да благословит вас Господь Бог, и да ведет вас к победе Святой Великомученик Победоносец Георгий».

Это было своеобразное завещание царя войскам, его благословение и напутствие. Опасаясь возможного влияния на солдат, еще сохранявших монархические симпатии, министры сочли за благо впредь в армии имя царя не вспоминать (разумеется, если речь шла о каких-либо связанных с ним позитивных моментах). Вскоре решили не вспоминать и имя нового-старого Верховного главнокомандующего — великого князя Николая Николаевича. Еще во время пребывания отрекшегося самодержца в Ставке, 6 марта, генерал Алексеев говорил по прямому проводу с князем Львовым и А. И. Гучковым. Новые властители вынуждены были признать, «что догнать бурное развитие невозможно», что события несут их, а не они этими событиями управляют. Руководители Временного правительства заявляли о желательности отказа Николая Николаевича (ввиду негативного отношения к дому Романовых) от поста Верховного главнокомандующего. Алексеев пробовал говорить о популярности великого князя в войсках, о том, что для окончательного решения поднятого в разговоре вопроса лучше дождаться его приезда в Ставку, но вновь услышал, что в настоящий момент «события рождаются психологией масс, а не желанием правительства». Тем самым Львов и Гучков констатировали свое бессилие как руководителей страны. На тот момент и премьеру, и военному министру казалось, что единственный выход из сложившегося положения — назначить на должность главковерха генерала Алексеева. К 11 марта вопрос был «благополучно» решен — Николай Николаевич сложил с себя должность, на которую был поставлен неделей ранее, и попросил уволить его в отставку. Он намеревался уехать с семейством в Крым. Князь Г. Е. Львов от имени кабинета уже официально уведомил Николая Николаевича, что «ввиду назначения его, состоявшегося одновременно с отречением Николая Романова, оно недействительно». Временное правительство победило само себя. Таких побед у него еще будет много. История не прощает власти бессилия.

Но все описанное случится позднее, а тогда, 8 марта 1917 года в половине одиннадцатого утра Николай II простился со всеми чинами штаба и управлений Ставки, в губернаторском доме — с офицерами и казаками Конвоя и Сводного полка. Он с трудом сдерживал чувства; понимали горечь минуты и собравшиеся на проводы царя чины. Один есаул Собственного Его Императорского Величества конвоя не выдержал и, потеряв сознание, упал без чувств. Это послужило странным сигналом. В разных местах зала начались припадки, послышались всхлипывания. Прощание было удивительно теплым, никак не увязывавшимся с только что произошедшей в Петрограде революцией.

«„Это называется революция“, — раздался чей-то голос около меня, — вспоминал один из офицеров Ставки день 8 марта и добавлял: — Но это была революция: через несколько минут я видел из окна штаба, как увозивший в последний раз Монарха автомобиль сворачивал с площади в соседнюю улицу, а с углового здания (Земской управы) — свисали два огромных красных флага» [122] Алексеев-Борель В. Сорок лет в рядах русской императорской армии: Генерал М. В. Алексеев. СПб., 2000. .

Спустя много лет, в эмиграции, вспоминая первый период Февральской революции, один из ее главных «героев» — А. Ф. Керенский писал, что никому из присутствовавших на проводах в Ставке не хватило духу крикнуть: «Постойте, государь! Ваш брат отказывается от престола, надо заново пересмотреть решение, нельзя оставлять империю без рулевого. Все мы, здесь присутствующие, готовы энергично поддерживать вас до конца». В устах Керенского такие слова звучат как глумление над поверженным революцией монархом, и все же необходимо признать его правоту: никто в Ставке ничего подобного не произнес, полагая (или, по Керенскому, — «зная»), что возврат назад невозможен.