Давыд Гай - Небесное притяжение

Закончилось первое отделение парада, и без всякой паузы началось второе — показ спортивных и гражданских машин. Пришла пора продемонстрировать все, чем по праву гордятся соседи Мясищева по главной трибуне А.Н. Туполев, С.В. Ильюшин, О.К. Антонов. Один за другим проплывают в воздухе самолеты Ту-114, Ту-124, первенцы пассажирской реактивной авиации Ту-104, их сменяют Ил-18, Ан-10, Ан-24…

Затем хозяевами неба становятся парашютисты. Групповые и индивидуальные захватывающие дух прыжки. Вот вспыхивают три разноцветных зонта. Парашютисты начинают медленно снижаться. Вдруг они отцепляют купола и снова камнем идут к земле. И опять, как по волшебству, раскрываются над ними разноцветные зонты. Отцепка парашютов, тугие хлопки наполнившегося воздухом шелка… Не меньше понравилась Владимиру Михайловичу и «воздушная пирамида» — многочисленный десант, выброшенный военно-транспортными самолетами.

Вновь волнение, томительное, как по дороге сюда, на аэродром. Близится минута, ради которой можно забыть все невзгоды, ради которой стоит жить и работать. В нескольких десятках километров отсюда его коллегами по ОКБ готовится к показу на параде небывалый самолет — сверхзвуковой ракетоносец. По замыслу устроителей парада этот показ должен стать кульминацией последнего, четвертого, отделения, отданного новейшей авиационной технике. М-50 — так называется самолет — долго оставался неизвестным широкой публике. Сегодня, можно сказать, его смотрины. Любопытно, что скажут о нем военные атташе иностранных государств, журналисты?

…Сверхзвуковой истребитель выполняет фигуры высшего пилотажа. Зажмуриваясь от брызжущего в глаза солнца, Мясищев едва поспевает следить за эволюциями машины. Петля Нестерова, переворот на пикировании на 180 градусов, горка с углом 90 градусов, переворот на горке, полупетля, горизонтальные бочки… Головокружительный темп, чистота и эффектность исполнения фигур, рев реактивного двигателя, дробящийся, то уходящий в поднебесье, то накатывающийся на зрителей, — настоящее чудо современного самолетостроения.

А разве не чудо колонна турбовинтовых тяжелых ракетоносцев с поблескивающими под фюзеляжами крылатыми ракетами класса «воздух — земля»? А вот другая колонна скоростных самолетов, сила ракетного удара которой в несчетное число раз выше силы удара колонны бомбардировщиков минувшей войны. Следом идут сверхзвуковые многоцелевые самолеты с дельтаобразными крыльями и узким, похожим на гигантскую иглу, телом. Они словно прокалывают небо. Ощущение такое, что из него со свистом выходит воздух, как из камеры футбольного мяча.

Последние полчаса парада подходят к концу. Где же «пятидесятка»? На горизонте начинают вырисовываться знакомые контуры — трапециевидные крылья, два двигателя на концах крыльев и два под ними, острый обтекаемый нос. М-50 в сопровождении двух истребителей и сам выглядит почти как истребитель, только увеличенный в несколько раз. Но это ракетоносец-гигант. «Находящиеся на земле даже не догадываются — пилотируют этакую махину всего два человека», — думает Мясищев, с затаенной гордостью следя за «пятидесяткой».

Самолет подчиняется уверенной руке Героя Советского Союза летчика Горяйнова. Николай Горяйнов натура азартная, неуемная, готов летать хоть весь день, небо его стихия. Он первым поднял «пятидесятку», опробовал и сейчас ведет ее над тысячами запрокинутых голов.

Но что это? Из горизонтального спокойного полета Горяйнов переводит самолет в полет под углом, вздыбливает его и свечой уходит ввысь. Превосходная горка, от которой, кажется, опешили истребители эскорта, — явная самодеятельность летчика. Мясищев оглядывается по сторонам: не прочел ли кто-то из соседей — конструкторов и военных — его мысли? Нет, все заняты обсуждением только что увиденного, оживленно жестикулируют. Некоторые подходят к Мясищеву, поздравляют. И непозволительная вольность летчика уже не кажется Владимиру Михайловичу большим прегрешением. Когда М-50 вновь поднимется в воздух и поднимется ли вообще? Вполне может статься, этот полет — его лебединая песня. Горяйнов это знает так же хорошо, как и он, Мясищев, потому, наверное, и решился на дерзость. Решился из любви к небывалому самолету, судьба которого, возможно, предопределена.

Вокруг аплодировали, а Владимир Михайлович до рези в глазах вглядывался в линию горизонта, ища точку, где растаял след «пятидесятки».

Он не ведал, какие отчеты о параде передадут в свои редакции и агентства зарубежные корреспонденты, аккредитованные в СССР, но был уверен — такой парад не может не поразить самых закоренелых скептиков и недоброжелателей.