Дмитрий Смирнов - Записки чекиста

В комнате этого дома, куда нас с Самариным поместил комендант выездной сессии губчека Захар Митин, кроме двух коек, стола и стула стоял большой, окованный железом, но почему-то не запертый на замок стародавний сундук, до самого верха набитый одеждой. Ни я, ни Самарин не интересовались, что за одежда в нем: за напряжённой повседневной работой не до кулацких тряпок.

Но однажды, убедившись во время обысков, что в таких вот сундуках сообщники бандитов сплошь и рядом прячут кулацкие обрезы и даже гранаты, я решил проверить и этот, что стоял в нашей комнате. Выбрал свободный часок и начал вытаскивать из него шерстяные поддёвки, льняные и шёлковые мужские рубахи с вышивкой по вороту, женские юбки со сборками — конца краю нет! «Ну и мироед, думалось, односельчане в рваньё, в обносках ходят, а он столько добра гноит. Надо будет рассказать Якову Фёдоровичу, составить опись, да и раздать всю эту одежду деревенским беднякам…»

Так и добрался до самого дна — никакого оружия. И вдруг что-то блеснуло перед глазами. Поднял: тоненькое женское колечко со вставленным в него красным камешком. Захотелось примерить, и колечко едва-едва налезло на мизинец.

Не снимая кольца, начал укладывать вещи назад в сундук. А когда уложил и попробовал снять, ничего не получилось: золотой ободок словно впился в кожу, не слезает. «Ладно, решил, не присваиваю же я его и скрывать от товарищей не собираюсь. Вечером сниму и положу на место». И со спокойной душой пошёл на работу.

Невдомёк мне было, чего ради в тот день то один, то другой из товарищей заглядывал ко мне в комнату. Приоткроют дверь, посмотрят и, ни слова не сказав, уходят.

Незадолго до обеденного перерыва и Яков Фёдорович пришёл. Он казался чем-то озабоченным, хмурым и обратился ко мне не по имени, как всегда, а официально, сухо:

— Подготовьте, товарищ Смирнов, приказ о борьбе с мародёрством и хищениями. Есть факты, что отдельные сотрудники и красноармейцы, участвующие в операциях и обысках, присваивают чужое имущество и незаконно изымают скот у крестьян. Надо строго предупредить всех, что такие поступки будут расцениваться как тяжкое преступление, порочащее звание чекиста и бойца Красной Армии. Замеченные в подобных преступлениях лица будут наказываться вплоть до расстрела.

Сказал и, круто повернувшись, вышел. А я подумал: «Довели человека, на себя стал не похож. Правильно, нечего церемониться с мародёрами!»

И только взялся за ручку, чтобы писать приказ, как перед глазами опять сверкнул красненький огонёк колечка…

Словно кто кипятком обдал меня. «Вот, значит, почему этот приказ поручено составить мне! Выгонят теперь. Никто не поверит, что я и не собирался присваивать этот проклятый перстенёк!»

Вскочив из-за стола, будто кольцо жгло руку, я поспешил на квартиру. Намазал палец мылом, стащил, чуть ли не с кожей содрал золотой обручик и, как ядовитого паука, засунул в кулацкий сундук. Лежи, что б ты начисто сгнил вместе со всем этим барахлом! Потом опять заторопился в служебную комнату.

Но легче от этого не стало. Горечь и стыд не проходили.

Привычный текст обыкновенного приказа, какие приходилось составлять не раз, давался с трудом, фразы получались корявые и нескладные. Тем временем наступил обеденный перерыв, пора было отправляться обедать и мне. Пора, а встать из-за стола не могу: как пойду, посмею ли глянуть в глаза товарищам, которые, наверное, уже знают все и, конечно же, осуждают меня за недостойный чекиста поступок…

Дверь в комнату открылась, вошёл комендант:

— Ты чего сидишь? Все давно собрались.

Крутоват был характер у Захара Митина, ни в чем человек беспорядка не терпел. И все же я рискнул не идти, обойтись вместо обеда куском хлеба.

Но минут через десять Митин опять вернулся:

— Хочешь, чтобы я тебя силой отвёл? Могу…

Пришлось подчиниться, покорно следовать за ним.

Сел с края стола, пододвинул к себе тарелку с супом, взял ложку. Товарищи, как ни в чем не бывало, шутили, разговаривали со мной, а у меня кусок в горло не лез. Обед окончился, все разошлись, и в комнате остались только мы с Янкиным.

— А где же колечко? — без недавней строгости, а словно бы сочувствуя, спросил он.

— Положил на место…

— Когда?

— Сразу после того, как вы приходили. Отнёс и опять бросил в сундук.

— Та-ак… Может быть, ты объяснишь, зачем брал чужую вещь? Хотя бы кулацкую, но — чужую. Зачем?

Понимая, что виноват, я тихо произнёс:

— Примерить захотелось. На палец надел, хотел снять — не слезает. Вот и…