Дмитрий Смирнов - Записки чекиста

Все эти немалые силы подчинялись антоновскому главоперштабу.

Была у мятежников и своя политическая организация, так называемый «Союз трудового крестьянства», сельские, волостные, уездные и даже губернский комитеты которого избирались на тайных кулацких сходках.

Верховодил в этом «Союзе» выходец из Кирсановского уезда кулак Г.Н.Плужников. Благообразный изувер с лицом великомученика, он получил кличку «святоша-иудушка» за своё умение втираться в доверие крестьян, влезать в крестьянские души. Он опутывал потерявших голову в сумятице событий простаков, озлоблял их против Советской власти. Вторым заправилой в кулацком «Союзе» стал казначей кирсановской боевой группы эсеров И.Е.Ишин, проходимец-мошенник, сумевший незадолго до начала восстания ловко объегорить и обобрать своих же сообщников по спекулянтским торговым операциям.

Таков был «командный» и «политический» состав антоновских банд. А за спиной у него стоял и руководил контрреволюционной антоновщиной центральный комитет одной из враждебных партий — партии эсеров.

Обстановка, особенно в начальной стадии мятежа, как нельзя более благоприятствовала повстанцам. На юге страны продолжалась жестокая и кровопролитная борьба с врангелевцами. На западе развивали наступление белополяки. Красная Армия не располагала достаточным количеством сил, чтобы решительно и быстро подавить кулацкое выступление в самом центре России. А местные гарнизоны состояли из считанного количества бойцов. И вскоре восстание, как лесной пожар, охватило не только Кирсановский и Борисоглебский уезды, но и заполыхало в соседних.

Антоновцы перерезали Юго-Восточную железную дорогу, соединяющую Москву с Царицыном. Они взрывали железнодорожные мосты, громили кооперативы и советские учреждения, уничтожали телефонную и телеграфную связь. Зверским пыткам и лютой, мученической казни подвергали коммунистов и комсомольцев, сельских активистов, милиционеров и чекистов, которые попадали в их руки. Достаточно было одного доноса, малейшего намёка на протест того или иного крестьянина, чтобы озверевшее от крови кулачьё убивало и обвинённого, нередко оклеветанного человека, и всю его семью.

Не сосчитать потерь, понесённых в те дни продовольственными отрядами, направлявшимися в деревни Тамбовщины за хлебом. Немногочисленные по своему составу, вооружённые только винтовками, эти отряды нередко попадали в бандитские засады, из которых не удавалось вырваться ни одному человеку.

Страшные факты о кровавом разгуле антоновщины рассказывали чекисты, очевидцы кулацких зверств, которые приезжали в Липецк из охваченных мятежом уездов. А о его начале, о зарождении мятежа я позднее услышал от Якова Фёдоровича Янкина, который до перевода к нам работал в губернской ЧК в Тамбове.

Оказалось, что весной 1920 года в Тамбов приезжал представитель ВЧК, который по поручению Ф.Э.Дзержинского занимался расследованием причин, позволивших отдельным бандитским выступлениям перерасти в крупное кулацкое восстание. Он пришёл к выводу, что в этом в значительной мере были виноваты работники губчека, не сумевшие своевременно пресечь кулацко-эсеровскую агитацию.

Некоторые чекисты были за это арестованы. Яков Фёдорович считал себя в равной с ними степени виноватым в тех обвинениях, которые предъявлялись его сослуживцам. В рапорте на имя Феликса Эдмундовича он доложил, что готов понести наказание наравне со всеми. Но в ВЧК решили, что привлекать его к ответственности нет оснований, и рапорт оставили без последствий.

Узнав об этом случае, я решился спросить у Янкина, чем был вызван его столь необычный рапорт. Мне казалось, что, будь он действительно виновен, наказали бы и без рапорта. Зачем же самому на себя накликать беду?

Яков Фёдорович ответил не сразу. Чувствовалось, что он хочет как можно понятнее, доходчивее разъяснить мне этот вопрос. И наконец нашёл нужные слова:

— Видишь ли, Митя, коммунист должен уметь всегда прямо смотреть правде в глаза. Тяжело смотреть, неприятно, но что поделаешь — так должно быть. В Тамбове я работал вместе с привлечёнными позднее к ответственности товарищами. Был членом коллегии губчека. А ведь антоновщина именно в то время и пускала свои первые ядовитые ростки.

— Но вас вскоре перевели в Липецк…

— Правильно. Мятеж начался после моего отъезда. Но разве нет моей вины в том, что мы не использовали всех возможностей для ликвидации его в самом зародыше? Есть. Мы не раскрыли контрреволюционное гнездо, которое Антонов свил в кирсановской милиции. Слишком поздно раскусили его, проявили недопустимую слепоту. Позволили скрыться… И вот — пожар… За это надо отвечать. Всем, кто виноват. В том числе и мне. Потому и написал рапорт.