Евгений Суверов - Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг

Рейтинг тяжести армейской службы продолжали Сибирь и Дальний Восток. Конечно, служить в Сибири мне хотелось — ближе к дому. Но служить близко с Барнаулом, на мой взгляд, — значит, больше скучать. А так, чем дальше служишь, тем меньше тянет домой.

Дальний Восток представлялся мне местом каким-то романтическим: Камчатка, Тихий океан, красная икра, гейзеры, сопки, рукой подать до Китая, Японии, обеим Кореям, США. Этот интерес подогрел один из наших преподавателей в учебке, прослуживший много лет на Дальнем Востоке. На наших занятиях, где мы изучали устройство различных авиационных бомб, он иногда рассказывал нам интересные истории о своей службе.

Часто, ближе к выпуску, мы с другом Игорем Кудашевым (Гогой) из города Коркино Челябинской области, мечтали о совместной службе где-нибудь на краю нашей могучей Родины. Так и получилось. Но на пересылке в Хабаровске в июне 1988 года мой товарищ поехал служить в Амурскую область, а я — в Приморский край. Больше мы не виделись, на мои письма он почему-то не отвечал. Как у тебя сложилась жизнь, Гога? Хотелось бы верить, что всё нормально.

Заместителем командира взвода был сержант Сладкий, уроженец Приморского края, спортсмен, он учился в Уссурийском педагогическом институте и был нормальным, справедливым командиром.

Старшина роты — прапорщик Марченко, похожий на Тараса Бульбу. Молчаливый, коренастый, с большими свисающими усами, он поддерживал порядок в роте своими «методами». Огромный кулак прапора часто оставлял отметины на груди несчастных солдат нашей роты. Принадлежность именно к нашей роте можно было определить по погнутым ручищами Марченко пуговицам гимнастерки. Пуговицы в районе груди бойцов нашей роты были, как правило, сплющены волосатой рукой-кувалдой нашего старшины. Еще он любил больно щипать дневальных, указывая, например, на лежащую на полу нитку. Сцена — извивающийся от боли провинившийся солдатик и стоящий рядом прапорщик Марченко, намертво зажавший своими пальцами трепещущую плоть, — была для нас привычна. Но особой обиды на него не было, делал он это не унижая человеческого достоинства, как бы играя. Хотя участвовать с ним в таких играх желающих не было.

Вообще, командиров своих оценивать довольно сложно. Часть из них мне казались грубыми и несправедливыми.

«А как бы ты на их месте себя повел?» — спрашиваю я себя. И солдаты, проходящие срочную службу, далеко не ангелы. Да и служат офицеры в экстремальных условиях не один год. Жилищные условия у многих из них не ахти. После работы более пяти лет на одном месте начинается профессиональная деформация, а офицеры и прапорщики служили десять, пятнадцать, двадцать и более лет в экстремальных условиях. На Дальнем Востоке, куда после учебки я отправился продолжать службу, условия жизни офицеров были стократ хуже, чем на Украине. Снабжение отвратительное. Когда привозили молоко в гарнизонный магазин, это было событием для семей военнослужащих.

В армии должна быть дисциплина. А дисциплина без насилия невозможна. Это понятно. Но хотелось и человеческого отношения к себе. За два года я ни разу не был в отпуске дома. Ладно, допустим, не заслужил. И ни один офицер или прапорщик не поинтересовался моей жизнью, моими проблемами, моим настроением. А как этого иногда хотелось!

В нашей роте постепенно нарастала нервозность, возникали стычки между солдатами. Так называемые неуставные взаимоотношения в армии пресечь вообще невозможно. В мужском коллективе, состоящем из разных национальностей (в нашем 34-м «бронебойно-зажигательном» взводе служили русские, украинцы, эстонцы, татары, узбеки, азербайджанцы, грузины, казахи), постоянно находившемся под давлением, нервозность возрастала. Между задерганными, нервными солдатами возникали ссоры, стычки, драки. И хотя в учебке царил порядок, жесткий контроль, здесь не было старослужащих (кроме сержантов), — конфликты были.

Способствовало этому так называемое воспитание коллективом. Например, день наш заканчивался командой «Отбой». До этой команды прилечь и даже присесть на кровать запрещалось. И вся рота, более ста человек, за 45 секунд должна моментально лечь в свои кровати, готовыми ко сну.

Спальное помещение представляло собой достаточно большой квадрат, где в два яруса стояли близко расположенные друг к другу железные кровати со скрипящими, провисшими железными сетками. Площадь между кроватями была небольшой, что приводило к сутолоке и неразберихе. Четверо солдат мешали друг другу, пытаясь первыми нырнуть под одеяло. В случае же подъема с верхнего яруса прыгали на головы солдат, кровати которых были расположены на «первом этаже». Кстати, первоначально мы жили в очень старой казарме, которая отапливалась печами, находившимися тут же. В ней было сыро и зябко. Печи не прогревали большую площадь, несмотря на относительно теплую погоду. Спустя нескольких недель мы переселились в новую казарму на территории части.