Анатолий Собчак: Тбилисский Излом, или Кровавое Воскресенье 1989 года

В Новочеркасске – не удалось. Или не нашлось такого журналиста, который хотя бы строчкой упомянул о трагедии. Не исключено, что многие хотели бы рассказать о происшедшем, но тогда это было просто немыслимо. О какой публикации могла идти речь в Новочеркасске 62-го года, если по рассказам в те дни в кабинете редактора "Знамя коммунизма" у окна расположился пулеметный расчет.

В Тбилиси люди погибли 27 лет спустя. В эпоху гласности. Но и в этот раз средства массовой информации не сообщили сразу о происшедшем. Первые объективные сообщения появились в центральных газетах лишь 12-13 апреля. После опубликованной в тбилисской газете статьи Юрия Роста, журналиста "Литературной газеты", случайно ставшего свидетелем трагедии.

Еще до начала так называемого "мероприятия по очистке площади" Рост сделал очень много снимков. Когда же он попал в руки оцепивших площадь войск, у него забрали и тут же засветили все отснятые пленки, разбили фотоаппарат. Долго с ним возиться было некогда, и его отпустили. По настроению военных Юрий понял – что-то готовится, и он помчался в гостиницу за другим фотоаппаратом. Успел вовремя. Все видел и слышал.

Тогдашний заместитель главного редактора "Литературки" Юрий Изюмов, возглавивший затем газету ЦК КПСС "Гласность"(!), не позволил поставить заметку в номер 11 апреля, чем, очевидно, и разъяснил тогда свое особое понятие правды и гласности. Статью опубликовали не во всесоюзной "Литературной газете", а в тбилисской. Затем, когда скрывать что-либо стало бессмысленно, появились публикации и в московских газетах.

Новочеркасск и Тбилиси…

Много отличий, но и много похожего. И там в 1962 году, и здесь в 1989-м была главная площадь перед Главным зданием в городе.

В Тбилиси – Дом правительства, в Новочеркасске – городской комитет КПСС. И там и здесь были тысячные скопления людей и армия, брошенная против своего народа. Там и здесь были генералы, и каждый из них сделал свой выбор, который теперь уже останется в памяти навсегда. Думаю, что грузинский народ долго будет помнить генерала Родионова, а ему и его потомкам придется еще много лет нести тяжкий груз моральной ответственности перед собой и историей.

И все же, сколько ни размышляю, постоянно задаю сам себе вопрос: а мог или не мог генерал Родионов во все это не ввязываться? Ведь прямого приказа использовать войска он все же не получал. Что заставило его проявить "служебное рвение"? Почему он не изменил план действий? Знал же, что площадь до отказа забита народом, женщинами, подростками… не мог не понимать, что могут быть тяжелые последствия, не с букетиками же цветов привели на площадь солдат.

Высшая мудрость военачальника – предвидеть и рассчитать итог операции, в первую очередь – негативный. И хотя говорят, "победителей не судят", рано или поздно по понятиям общечеловеческим и гуманистическим судят всех – и победителей, и побежденных. Это суд совести и нравственного долга, от которого не уйти никому.

Став победителями на час, уже со следующего дня все люди с неутраченным чувством совести осознали, что победа была пирровой. И из часового триумфа превратилась в постоянный стыд для армии.

Мы сегодня мало знаем о новочеркасских событиях: жертвах и палачах, героях и подлецах. Но был в этих событиях человек и поступок, которые вошли в историю и позволяют нам с чувством гордости думать о своем народе и себе.

Я хочу напомнить о Герое Советского Союза, генерал-лейтенанте Шапошникове Матвее Кузьмиче, который в ту пору был заместителем командующего Северо-Кавказского военного округа. Волею судьбы и начальства его направили в Новочеркасск для проведения карательной операции.

Даже ему, генералу, не сообщили, что предстоит, подняли по тревоге, а когда он прибыл в Новочеркасск, ему приказали использовать танки и открыть стрельбу по демонстрантам. Но Шапошников нашел в себе удивительное по тем временам мужество и ответил: "Я не вижу перед собой противника, с которым должен сражаться!" Он отказался использовать армию против своего народа. Спустя месяц генерала уволили в запас.

И пусть все последующие годы он прожил окруженный подозрительностью и в опале, как сам говорит об этом. Пусть это коснулось и судьбы его детей, и даже внуков. Однако он сохранил главное – честь и достоинство русского генерала, величие офицерского духа и настоящее мужество, перед которым будут преклоняться потомки.

По прихоти судьбы поступок генерала Шапошникова неожиданно помог мне спустя десятилетия, во время августовского путча 1991 года. Во время решающего разговора с командующим Ленинградским военным округом генералом Самсоновым о недопустимости ввода войск в Ленинград я напомнил ему о двух генералах: Шапошникове, который навсегда останется в истории как человек, совершивший гражданский подвиг, и Родионове, в котором партийная дисциплина и послушание начальству взяли верх над человеческим и служебным долгом, погубив его доселе незапятнанную репутацию боевого генерала и достойного человека.