Теодор Гладков - Джон Рид

В конце декабря Джек поехал в Серпухов и в бывшем здании Дворянского собрания выступил перед рабочими с рассказом об Америке. Встретили его очень хорошо: долго аплодировали, засыпали десятками вопросов. Никто из присутствовавших в зале еще не читал «Десяти дней», но все знали, что этот высокий красивый американец написал самую правдивую книгу о революции, что ему грозит на родине тюрьма, что к нему дружески относится Ленин.

Потом Рид совершил поездку на Волгу, специально, чтобы узнать настроение людей, живущих в маленьких провинциальных городках и деревнях. Он убедился, что, несмотря на все трудности и неполадки, крестьяне горой стоят за Советскую власть и большевиков.

Вернувшись в Москву, Рид попросил Ленина дать ему возможность познакомиться поближе с деятельностью государственных учреждений и, конечно, такое разрешение получил.

Его поразили титанические усилия, которые прилагала Советская власть, чтобы улучшить жизнь трудящихся, обеспечить медицинское обслуживание, ликвидировать малограмотность, ее забота о детях. Он ознакомился с деятельностью «страшной» ЧК, о которой ходили на Западе самые дикие домыслы, и убедился, что, в сущности, это самое гуманное учреждение, какое только можно представить, ибо только для охранения безопасности миллионов рабочих и крестьян выкорчевывало оно занозы контрреволюции. Рид не забыл записать в своей записной книжке, что председатель грозной ЧК Дзержинский уделяет не меньше внимания беспризорным детям, чем вылавливанию бандитов и шпионов.

В этой связи Рид не мог не вспомнить свой спор с Элтоном Синклером летом 1918 года. Ссылаясь на некоторые ошибочные высказывания Горького, Синклер утверждал тогда, что террор и жестокость — непременные спутники революции, так как есть непременные проявления характера народа.

Рид любил и уважал и Горького и Синклера, но согласиться с подобными суждениями никак не мог. «Большевистская революция была самой бескровной революцией в истории, — писал он Синклеру. — Большевики были тверды в своей эффективной решимости создать диктатуру пролетариата, — они не были ни жестокими, ни кровожадными. Во время революции русские, с точки зрения западного человека, оказались удивительно снисходительны и мягки».

Теперь Рид еще раз убедился, насколько он был прав, и искренне радовался, что не ошибся в своей первой оценке Советской власти.

Подошло время возвращаться на родину. Этого требовали многие обстоятельства. Исполком Коминтерна, учтя все, рекомендовал обеим компартиям США объединиться. В самой Америке тем временем развернулись события, заставившие Рида поторопиться с отъездом.

В конце сентября разразилась самая грандиозная стачка в истории Америки. Бастовало 365 тысяч сталелитейщиков в 50 городах 10 штатов. Порвав фактически с боссами АФТ, стачкой руководили левые деятели Чикагской федерации труда. Возглавлял их скромный и решительный рабочий средних лет, пользующийся в народе такой же популярностью, как и Хейвуд и Рутенберг. Его звали Вильям Фостер.

Это была хорошая весть для Рида. Но были и плохие. Реакционеры открыли настоящий крестовый поход против всех прогрессивных элементов. По стране прокатилась волна арестов и облав. Обе компартии были запрещены. Свыше ста их активных деятелей, в том числе и Рид, преданы суду и осуждены.

Джек не мог больше позволить себе оставаться вне борьбы и одного дня.

Перед отъездом он в последний раз побывал у Ленина. Разговор зашел о «Десяти днях». Ленин уже прочел книгу в американском издании. И Рид почувствовал, что отношение Ленина к нему и до того хорошее стало еще более теплым. Тому могла быть только одна причина: книга понравилась. Рид был счастлив.

Крупская разделяла мнение мужа. И это тоже радовало. Обычно сдержанная в оценках, Надежда Константиновна на сей раз не скупилась на похвалу.

— Кажется почти чудом, — сказала она в присутствии Джека, — что иностранец мог написать книгу, которая с поистине волшебной силой передала самый дух революции…

Как-то еще раньше Рид в разговоре сказал Владимиру Ильичу, что небольшое предисловие, написанное — руководителем большевиков, могло бы во много раз повысить интерес к книге в передовых кругах Америки, в первую очередь среди рабочих. Ленин тогда ничего не ответил: видимо, не хотел давать поспешного обещания. Но теперь он сам вручил онемевшему от радости Риду листок бумаги, исписанный характерным стремительным почерком: