Борис Соколов - Врангель

Умирал Главнокомандующий с большим самообладанием, как истинный сын Православной Церкви. Во время болезни дважды исповедовался и причащался Св. Тайн у своего духовника протоиерея Василия Виноградова 10 апреля и в Страстную субботу 14 апреля; с большим умилением Главнокомандующий исполнил этот последний христианский долг и спокойно взирал на предстоящую кончину, в сознании выполненного долга перед Родиной.

В течение всей болезни до самых последних дней Главнокомандующий все время продолжал быть в полном курсе всего того, что касалось Армии, судьбы которой его чрезвычайно волновали… До Страстной субботы принимал доклады генерала Архангельского, давая детальные указания по делам Армии, и секретаря H. M. Котляревского, которому отдавал распоряжения на случай смерти. Уже 24 марта Главнокомандующий в беседе с H. M. Котляревским начал давать предсмертные указания и с того дня неоднократно высказывал ему, что чувствует приближение смерти. Главнокомандующий выразил волю свою быть похороненным в Белграде в русской Церкви под сенью знамен. Все помыслы Главнокомандующего до последнего часа были о близкой его сердцу Армии. Он горячо молился о ней…»

Профессор И. П. Алексинский также не заметил каких-либо признаков неестественной смерти. Интервью с ним было помещено в парижской «Иллюстрированной России» вскоре после кончины Петра Николаевича:

«Я не лечил генерала, — сказал нам профессор Алексинский, — а посетил его во время болезни три раза. Генерала лечил русский врач Вейнерт, и к нему приглашались авторитетные бельгийские специалисты. Первый раз я был вызван к генералу Врангелю на 11 день его болезни. Я констатировал у него высокую температуру с ознобами и потами и сильную слабость, с полным отсутствием аппетита. Жаловался генерал Врангель на сильное нервное возбуждение, которое его страшно мучило с начала его болезни.

„Меня мучает мой мозг, — говорил генерал, — я не могу отдохнуть от навязчивых ярких мыслей, передо мной непрерывно развертываются картины Крыма, боев, эвакуации… Мозг против моего желания лихорадочно работает, голова все время занята расчетами, вычислениями, составлением диспозиций… Меня страшно утомляет эта работа мозга… Я не могу с этим бороться… Картины войны все время передо мной, и я пишу все время приказы… приказы, приказы…“

— Были ли в это время у генерала Врангеля какие-нибудь признаки туберкулеза?

— Я подробно исследовал генерала и после первого же осмотра констатировал, что легкие не затронуты и дыхание совсем свободно. Когда я посетил его через десять дней, во второй раз, было констатировано, что верхушка левого легкого затронута. У генерала были приступы кашля с выделением слизистой мокроты. Анализ ее обнаружил в ней туберкулезные палочки. Деятельность сердца была в это время вполне удовлетворительна, и генерал был все время в полном сознании. Температура оставалась высокой.

— Когда же произошло ухудшение его состояния?

— Это случилось совершенно неожиданно на первый день Пасхи, за десять дней до его кончины. В день Светлого Воскресения Петр Николаевич проснулся утром с нормальной температурой и почувствовал себя совершенно здоровым. Вся семья собралась у его постели, и генерал заявил, что он совершенно здоров и собирается вставать. Так продолжалось до 12 час. дня, когда вдруг с генералом Врангелем произошел сильнейший нервный припадок. От какого-то страшного внутреннего возбуждения он минут 40 кричал не своим голосом. Никакие усилия окружающих не могли его успокоить. Одновременно было судорожное сокращение мышц тела.

Во время этого припадка наступило такое резкое ослабление деятельности сердца, что боялись немедленного рокового исхода болезни.

— Неужели, профессор, ничего нельзя было сделать, чтобы спасти жизнь генералу Врангелю? В чем, собственно, заключалась болезнь его?

— Я повторяю, я не лечил генерала Врангеля, но, несомненно, сделано было всё возможное. Мое мнение, что у него была какая-то тяжелая общая инфекция (грипп?), пробудившая скрытый туберкулез в верхушке левого легкого. Таково же заключение лечившего его врача и известного бельгийского профессора.

— В печати несколько раз приводились, но не всегда в одинаковых версиях, последние слова покойного. Не говорил ли и вам, профессор, он что-нибудь о тех вопросах, которые его всегда волновали: о России, об армии?

— Да, во второй раз, когда я его видел, покойный очень много и горячо говорил о России. С большими волнением и верой говорил он о ближайшем будущем нашей Родины, о том, что спасение ее близко.