Арнольд Альшванг - Бетховен

Деятельность ван-Свитена в музыкальной жизни Вены приобретала особое значение еще и потому, что он усердно насаждал вкус к Генделю и Баху, почитателем которых он сделался, еще живя в Берлине. Сам Свитен сочинил двенадцать симфоний («таких же тупых, как он сам» характеризовал их Гайдн). Оценив гениальное исполнительское дарование Бетховена, ван-Свитен нередко заставлял юношу играть ему на сон грядущий прелюдии и фуги Баха.

Особенной любовью пользовалась в Вене камерная музыка. Сонаты для разных инструментов — в это понятие включались также сонатные ансамбли, в том числе и квартеты, — писались десятками и сотнями, посвящались владетельным особам и для них же исполнялись. Но и симфонии были не редкостью, хотя услышать их бывало труднее.

Наиболее знаменитым инструментальным композитором в то время был чех Леопольд Кожелух. Его квартеты и камерная музыка были известны далеко за пределами Вены. Бетховен его не любил и однажды назвал «miserabilis» («жалкий», «ничтожный»). Очень уважал Бетховен композитора Алоиса Ферстера, высокообразованного мастера камерной музыки, скромного и честного человека. Бетховен называл его своим «старым учителем». Ферстер проявлял к Бетховену отеческую нежность и высоко ценил сочинения своего молодого друга. По-видимому, Бетховен некоторое время учился у Ферстера квартетной композиции. Квартеты Ферстера оказали большое влияние на Бетховена.

Известным инструментальным композитором был также Иоганн Вангаль, в свое время оспаривавший как симфонист пальму первенства у Бетховена. Назовем еще Антона Эберля, выдающегося пианиста, с которым Бетховену пришлось соперничать, и известного пианиста тоже неудачливого соперника Бетховена, плодовитого автора вариаций — аббата Гелинека, о котором знаменитый немецкий композитор Карл-Мария Вебер сказал:

Приехав в Вену, Бетховен сразу направился к Гайдну, который еще в Бонне обещал с ним заниматься. Биограф Бетховена Тайер дает описание встречи двух великих музыкантов: «Маленький, худощавый, смуглый со следами оспы на лице, черноглазый и черноволосый двадцатидвухлетний музыкант прибыл в столицу, чтобы усовершенствоваться в своем искусстве у маленького, тщедушного, смуглого, с лицом изрытым оспой, черноглазого одетого в черный парик, старого мастера. Бывший патрон Гайдна, старый князь Эстергази называл композитора «мавром». Эта кличка как нельзя более подходила и к молодому пришельцу из Бонна».

Занятия Гайдна с Бетховеном продолжались с перерывами немного больше года, так как уже в январе 1794 го Гайдн вторично уехал в Лондон и позже не возобновлял более занятий с Людвигом.

Уроки с Бетховеном, вначале увлекшие Гайдна, вскоре надоели великому старцу, вступившему в полосу позднего творческого расцвета, занятому сочинением своих симфонии и оратории и мало склонному заниматься скучными элементарными упражнениями по контрапункту. А между тем, молодой боннский музыкант настойчиво требовал именно этого. Не имея достаточного музыкально-теоретического образования, Бетховен жаждал упорядочить свои знания; для овладения техникой музыкального письма он готов был снова пересмотреть все уже усвоенное им, начать с самых азов под опытным и, как он полагал, твердым руководством старого композитора.

Гайдн вел занятия «по-старинке» — так же, как учили его самого. Вначале он восторженно отзывался о своем ученике. С мягкой иронией писал он знакомым в Бонн, что теперь не будет сочинять опер, а поручит это сложное дело Бетховену.

Но вскоре у Бетховена появилось глухое раздражение против своего маститого учителя. Людвиг шел к Гайдну не для того, чтобы черпать у старого композитора творческие идеи. Их было достаточно у него самого; к тому же все то, что в музыке Гайдна могло бы оказать влияние на Бетховена, было известно молодому композитору еще с отроческих лет.

И вот, благодаря чистой случайности, Бетховен узнал, что Гайдну неинтересно с ним заниматься. Вышло это так. Автор известных немецких зингшпилей Иоганн Шенк однажды встретился в 1793 году с Бетховеном в доме аббата Гелинека [48] К тому времени уже состоялось, вероятно, музыкальное состязание между Бетховеном и Гелинеком, о котором рассказывает Черни со слов своего отца. Как-то отец Черни встретил Гелинека, одетого с иголочки. «Куда вы?» — «Я должен состязаться с молодым, вновь прибывшим пианистом и хочу поставить его на место». Через несколько дней они встречаются вновь. «Ну, как было дело?» — «Ах, это не человек, это чорт, он заиграет всех досмерти! А как он фантазирует!» (Из письма Черни к Отто Яну.) и был совершенно потрясен импровизацией Людвига. В своей автобиографии Шенк так описывает эту встречу: «Мое сердце с радостью отдалось восприятию музыки, когда Бетховен, весь предавшись своему воображению, с юным жаром смело вторгался в отдаленные тональности, чтобы выразить могучие страсти. Вот он начал путем приятных модуляций подготовлять небесные мелодии — высокие идеи, часто встречающиеся в его произведениях. После того как артист так мастерски показал свою виртуозность, он изменил нежные, печальные, страдальческие, трогающие эффекты на радостные звуки, доходя до шутливой небрежности. Во всей этой импровизации не было ни бледных повторений, ни бессодержательного склеивания неподходящих друг к другу мыслей, ни, тем более, лишенного силы дробления аккордов на арпеджио [49] Арпеджио — музыкальный термин, означающий, что звуки аккорда должны быть исполнены не одновременно, а последовательно, один за другим. . Это был ясный день, полный света». Вскоре после первой встречи Шенк посетил Бетховена. «На его конторке я увидел несколько простейших упражнений в контрапункте и сразу обнаружил ошибки, не исправленные Гайдном…» Взбешенный Бетховен тут же согласился на предложение Шенка заниматься с ним втайне от Гайдна. После исправлений Шенка Бетховен переписывал упражнения заново и относил их Гайдну.