Вольфганг Нейгауз: Его называли Иваном Ивановичем

Они пользовались своей властью и в то же время боялись его. Это Фриц почувствовал утром, когда его ввели в зал заседаний военного трибунала. Огромный зал заседаний. Имперский орел, распростерший крылья над столом, за которым сидели члены трибунала. Статуя Фемиды с завязанными глазами. Сухие формулировки обвинителя и пустые разглагольствования адвоката. Членов трибунала было немного. Всех их, согласно процедуре, привели к присяге. Фриц прочел в глазах одного из заседателей - ефрейтора по званию - страх.

Судебный процесс тянулся томительно долго. Шменкель сам поражался тому, что судебное заседание мало подействовало на него. Спектакль оставался спектаклем. После опроса Шменкелю зачитали обвинительное заключение.

Заключение было большим и изобиловало крючкотворными фразами. Это было характерно для нацизма. Шменкель, который сначала слушал обвинение с большим вниманием, вдруг почувствовал беспомощность судей, которые, как оказалось, ничего конкретного о нем не знали. Им было известно только, что он дезертировал под Вязьмой из своей части и перешел на сторону партизан.

Затем председатель трибунала спросил Шменкеля, есть ли у него какие-нибудь замечания по существу дела и признает ли он предъявленное ему обвинение.

- В обвинительном акте совершенно справедливо сказано, - заявил Шменкель, - что на сторону красных партизан я перешел по своей собственной воле, то есть сознательно. Правда и то, что я ненавижу войну, развязанную фашистами. Утверждение, что тем самым я предал Германию и своих соотечественников, я отвергаю. Вместе с воинами Советской Армии я боролся за освобождение немецкого народа и моей родины от нацистского порабощения.

Говорил Шменкель быстро, боясь, как бы его не лишили слова прежде, чем он успеет все сказать. По лицам судей он видел, что они возмущены и с трудом сдерживают негодование. Свидетели, вызванные по делу, знали Шменкеля так же мало, как и он их. Фриц прислушался только тогда, когда так называемый эксперт заговорил об операции "Штернлауф", проведенной против партизан в январе сорок третьего года. Ссылаясь на сообщение группы армий "Центр", выступавший вынужден был признать беспомощность частей особого назначения, которые не могли подавить партизанское движение в Белоруссии.

"Вон оно что, - с радостью подумал Фриц. - Значит, здорово мы вас тогда пробрали".

Разумеется, о расстрелах мирного гражданского населения на суде никто и словом не обмолвился.

Среди свидетелей был и эсэсовец, возглавлявший группу, которая действовала против группы Рыбакова. В конце своего выступления эсэсовец заявил, что Шменкель подпадает под чрезвычайный закон и должен быть повешен.

В заключение Шменкеля спросили, что он может сказать в свое оправдание.

Фриц встал и заявил:

- Нет. Я не собираюсь оправдываться, потому что горд тем, что сделал.

- Я лишаю вас слова!

Лицо председателя стало багровым. Он дал слово адвокату. Адвокат, к неудовольствию Шменкеля, начал говорить что-то о заблуждениях подсудимого, жалел его, говорил, что у подсудимого были возможности проявить мужество и храбрость в рядах вермахта, за что ему и было присвоено звание фельдфебеля. Когда же адвокат попытался доказать появление симпатий своего подзащитного к коммунистам еще в родительском доме и стал чернить его отца, Фриц вскочил и закричал:

- Я отказываюсь от адвоката!

Суду только это и нужно было. Заседание кончилось быстро. Через несколько минут зачитали приговор:

- ...За нарушение воинской присяги приговорить к смертной казни через расстрел...

Шменкель, навсегда порвавший с вермахтом еще два года назад, не чувствовал раскаяния. Он мужественно дослушал приговор до конца.

- ...Настоящий приговор после утверждения привести в исполнение 22 февраля 1944 года.

- Увести! - приказал председатель трибунала.

Встречу с трибуналом Шменкель расценивал как свое последнее боевое задание. Еще сидя в камере, он приказал себе как следует подготовиться к этому. Фриц понимал, что никто и никогда не узнает о его мужественном поведении на суде, уж об этом позаботятся господа судьи, но ему важна была не огласка, а чувство того, что он вышел победителем из этой борьбы.

Темнело. После напряженного дня Фриц вдруг почувствовал сильную усталость. Его пугала не смерть, а та ситуация, в которой он оказался. Погибнуть в бою или умереть вот так, в четырех стенах, изолированным от всего света, - это совсем не одно и то же.