Жак де Ланглад - Оскар Уайльд, или Правда масок

12 ноября Росс должен был ехать к матери на Лазурный Берег. Он оставил Уайльда на попечение Тернера и уехал с ощущением, что больше никогда его не увидит.

27 ноября Росс получил от Реджи письмо с просьбой немедленно вернуться в Париж. В ухе обнаружился абсцесс, инфекция начала распространяться на весь организм, и все это усугублялось самоубийственным злоупотреблением шампанским.

29 ноября Росс прибыл на Лионский вокзал и спешно направился в отель «Эльзас». Оскар Уайльд был уже безнадежен, он очень исхудал, был мертвенно бледен и дышал тяжело и прерывисто. Он находился в сознании и тщетно пытался что-то сказать. Росс послал за пастором, отцом Катбертом, который совершил соборование; затем к умирающему пригласили сиделку. Тернер и Росс заняли номер этажом выше. 30 ноября в половине шестого утра их разбудили. У Уайльда началась агония, и их взгляду предстало ужасающее зрелище. В два часа десять минут пополудни [621] В своем письме к Мору Эйди от 14 декабря 1900 года Роберт Росс писал, что Оскар Уайльд «отошел в час пятьдесят пополудни». (Прим. пер.) тело сотрясла последняя конвульсия, и Оскар Уайльд навсегда покинул сцену. Ему было сорок шесть лет. Как только это известие разнеслось по Парижу, гостиницу заполонили толпы журналистов и кредиторов, а простодушный Дюпуарье, совсем потеряв голову, еще больше усугубил ситуацию, попытавшись сохранить в тайне имя Уайльда. Дело дошло до того, что судебно-медицинский эксперт начал выспрашивать, не было ли здесь самоубийства или убийства. В конце концов разрешение на похороны было получено. Проститься с Уайльдом собрались самые преданные друзья: Харрис, Карлос Блэккер, Стюарт Меррилл, Жеан Риктюс, Анри Даврэ… все те, кто никогда не переставал восхищаться им и любить его. Перед тем как тело положили в гроб, Морис Гилберт сфотографировал усопшего.

Похороны состоялись в понедельник в 9 часов утра. За катафалком шли Дуглас, приехавший накануне, Тернер, Росс, Дюпуарье и Морис Гилберт. Около церкви Сен-Жермен-де-Пре шествие остановилось, и один из викариев отслужил заупокойную службу, на которой присутствовало около пятидесяти человек, среди которых были Поль Фор, Сар Луи, Ла Женесс, Жеан Риктюс, Лоранс Усман… Верный Дюпуарье возложил венок с надписью «Моему постояльцу», вслед за ним цветы возложили Альфред Дуглас, Мор Эйди, Адела Шустер, «Меркюр де Франс», Гарольд Меллор. Затем катафалк направился к кладбищу в Баньо, где стараниями Робби тело Уайльда подлежало захоронению в негашеной извести, дабы свершилось последнее пророчество его «Баллады»:

Известие о смерти Уайльда обошло страницы всех парижских газет. «Знаменитый английский поэт Оскар Уайльд скончался вчера после полудня; ставший всемирно известным после громкого процесса, он проживал в скромном отеле, скрываясь под именем Себастьяна Мельмота, и умер от менингита; в свое время, будучи превосходным мастером английского юмора, он являлся одним из законодателей моды в Англии», — писала «Эко де Пари» 2 декабря 1900 года. Журналисты не обошли вниманием тот факт, что имя Уайльда считалось в Англии шокирующим, несмотря на то, что его творчество представляло значительный интерес для читающей публики. Газеты задавались вопросом, принял ли Уайльд католическую веру in extremis [624] Саша Гитри. и был ли он в сознании во время соборования по обряду католической Церкви.

В газете «Журналь» под заголовком «Шествие жертв» Жан Лоррэн провел параллель между Оскаром Уайльдом и президентом Крюгером, находившимся в это время с официальным визитом во Франции, и представил поэта очередной жертвой варварства английской короны, которая восстановила против себя общественное мнение всего западного мира, задушив Республику Трансвааль, основанную Крюгером.

И наконец, Эрнест Ла Женесс отдал дань уважения памяти поэта, описав, каким он был в конце своей жизни: «Каждый, кому довелось внимать бесконечной нити его красноречия, сверкавшей золотом и драгоценными камнями, сотканной из множества тонких ухищрений, душевных и причудливых изобретений, при помощи которых он сплетал удивительную ткань своей драматургии и поэзии, кто имел возможность наблюдать, как гордо и небрежно он боролся с небытием, как хрипел или смеялся, произнося свои последние слова, тот навсегда запомнит трагическое и возвышенное зрелище — бесстрастного изгнанника, отказывающегося погибнуть без следа» [625] Préface à Salomée, op. cit., p. 30. .