Лени Рифеншталь: Мемуары

Я часто наблюдала за ней на занятиях и знала каждое движение, каждое па. А оставшись одна, пыталась повторить увиденное. И это неожиданно пригодилось! Анита Бербер, гвоздь танцевальной программы, за три дня до представления тяжело заболела гриппом, и вечер оказался под угрозой срыва. Настроение было отвратительным. Тут мне пришло в голову, что я, наверное, смогу заменить Аниту. Фрау Гримм-Райтер с недоверием посмотрела на меня, но после настоятельных просьб разрешила все же показать ей оба танца. Когда я закончила, изумленная, она неуверенно сказала:

— Танцевала ты хорошо, но на сцене конечно же будешь очень волноваться. И потом, у тебя ведь нет костюмов.

— У вас их целая комната, — нашлась я. — Там наверняка сыщется что-нибудь подходящее.

И действительно, удалось подобрать несколько очень красивых костюмов. Лишь после того, как все с удивительной быстротой утряслось, я подумала об отце. Как заполучить разрешение на выступление? Это немыслимо! Но выход все же нашелся: друзья нашей семьи организовали вечер ската, на который и отправились мои родители. Кроме матери в тайну предстоящего выступления был посвящен только мой брат; ему предстояло стать свидетелем танцевального дебюта старшей сестры. Собравшаяся публика состояла по большей части из родных и друзей учениц школы. Я дрожала от нетерпения, но, на удивление, не волновалась и не боялась. Наоборот, когда наконец подали знак, счастливая, поплыла по сцене с таким чувством, словно делала это всегда. В конце разразился шквал аплодисментов. Номер пришлось повторить на бис.

Оглушенной счастьем, мне казалось, что сцена и танец отныне станут моим миром. Но, к сожалению, эйфория прошла очень быстро.

На представлении меня увидел знакомый отца и, ни о чем не подозревая, поздравил его с талантливой дочерью. Тогда-то я и поняла, что натворила.

Скандал разразился ужасный. Первое, что сделал отец, — нанял адвоката, чтобы развестись с матерью, ведь она поддерживала меня и тайком шила мне костюмы. Было невыносимо видеть, как страдает мама. Я не находила себе места ни днем ни ночью, пока не решила навсегда отказаться от своей мечты.

Молчание отца — а оно длилось неделями — становилось невыносимым. Наконец я не выдержала и заговорила первой: я умоляла взять назад заявление о разводе и поклялась, что никогда больше не выйду на сцену. Но отец не поверил. Его вердикт меня просто уничтожил: «Поедешь в пансион в Тале, что в Гарце. [16] Таль — город в Саксонии-Ангальте, на окраине горного массива Гарц. Решение окончательное».

Но на помощь пришла болезнь. С тринадцати лет я страдала печеночными коликами. У меня начались тяжелые приступы. Длились они несколько дней, и только благодаря этому удалось убедить отца, что мне нельзя остаться без родительского попечения. Он видел, как я страдаю, и физически и морально, как жажду учиться в театральной школе, но для него актрисы были сродни падшим женщинам. Бедный папа тоже очень, очень страдал. Он причинял мне боль, но я знала, как сильно он меня любит. Брат тоже любил меня и тоже страдал. Рушилась жизнь всей семьи. Это был какой-то кошмар.

Вновь и вновь, раздираемая сомнениями, вся в слезах, я спрашивала себя, имею ли право делать несчастными близких? Конечно нет! В конце концов я сообщила отцу, что хочу учиться живописи. Вздохнув с некоторым облегчением, он уже на следующий день записал меня на приемный экзамен в Государственную школу прикладного искусства на Принц-Альбрехтштрассе.

На экзамен я отправилась без всякого энтузиазма. Поступать пришло больше ста человек. Нужно было сделать несколько рисунков обнаженной натуры, портрет и еще что-нибудь на свой выбор. Экзамен выдержали только двое, и одной из них была Лени Рифеншталь. Но радости я не испытывала — только печаль, так как мое поступление означало, пожалуй, окончательное прощание с мечтами о карьере актрисы.

Ежедневно я стала посещать школу рисования. И день ото дня впадала во все более глубокую меланхолию. Отец не мог не замечать этого.

Тем временем, ничего не говоря, из вороха специально выписанных проспектов отец выбрал лучший, по его мнению, пансион для девушек «Ломанн» в Тале, что в Гарце и определил меня туда. На сей раз отменить «ссылку» я не смогла и весной 1919 года оказалась в Тале. Представляя меня фройляйн Ломанн, директрисе пансиона, отец сказал: «Отнеситесь к моей дочери со всей строгостью. Прежде всего не поддерживайте ее стремления стать актрисой или танцовщицей. Полагаю, здесь она раз и навсегда позабудет о своих фантазиях. Очень надеюсь, что вы всеми силами будете способствовать этому».