К. Осипов - Богдан Хмельницкий

На эти делавшие честь дипломатической ловкости Богдана доводы, скрывавшие за собою огромный внутренний смысл, Унковский с деланной наивностью твердил, что гетман не ценит царских милостей. Обе стороны, конечно, понимали, что дело идет вовсе не о милостях, а о воссоединении в одно политическое целое двух разрозненных, но единоплеменных народов.

Хмельницкий желал добиться твердой уверенности в том, что найдет в лице царя надежного союзника. Он много говорил о том, что, несмотря на внешнюю простоту, украинцы разборчивы и проницательны и умеют ценить свободу державы и народов. Что же касается Москвы, то она должна немедленно объявить войну Польше по двум причинам: чтобы украинский народ уверился в искренности дружбы к нему народа московского и чтобы козаки убедились в мужестве москвитян.

Эти аргументы возымели косвенное действие. Московский посол в Варшаве, Кунаков, начал вести явно вызывающую политику. Дело началось с мелочных придирок. Кунаков обиженно вопрошал, например, отчего в программе предстоявшей ему аудиенции у польского канцлера не сказано, что про здоровье Алексея Михайловича поляки должны спрашивать стоя.

Образовавшаяся трещина углублялась.

«Даже помыслить непристойно и страшно, — писал Кунаков, — как это паны рады хотели в благодарственной грамоте московскому государю написать сперва имя Яна-Казимира, потом имена панов рады, а потом уж имя царя со всеми его титлами». Вскоре сам Алексей Михайлович написал новому польскому королю, что тот «непристойно» выхваляет покойного брата своего «великим светилом христианства, просветившим весь свет», тогда как существует «одно светило всему, праведное солнце — Христос».

Короче говоря, Москва стала исподволь подготовлять разрыв «вечного мира». Но заключать открытый союз с Хмельницким в Москве еще не решались.

Ведя переговоры с Москвой, Хмельницкий, конечно, вел переговоры и с Речью Посполитой, Приблизительно за месяц до прибытия Унковского в Переяслав прибыли польские послы.

В состав посольства входили: львовский подкоморий Мястковский, новогрудский хорунжий Николай Кисель, брацлавский подчаший Яков Зеленский и секретарь Смяровский. Возглавлял посольство снова Адам Кисель.

Население относилось к послам очень неприязненно; стоило кому-нибудь отстать, как он тотчас подвергался нападению мещан и крестьян. В Чернякове были избиты несколько человек из конвоя.

В Переяслав посольство прибыло 9 февраля. Несмотря на сильный мороз, Хмельницкий выехал навстречу послам на версту от города с большой свитой, с военным оркестром, при полных регалиях. При торжественном въезде посольства в город раздался орудийный салют. Но эта почетная встреча была омрачена в глазах прибывших тем, что квартиры им отвели в разных концах города, — Хмельницкий легко мог следить за общением послов друг с другом.

На следующий день состоялась церемония вручения Хмельницкому присланных королем инсигний (знаков достоинства). Церемония происходила на площади, при огромном стечении народа, в присутствии московского и венгерского послов. Адам Кисель начал заранее приготовленную речь, но его перебил кропивенский полковник Джеджалий. При первом же упоминании о короле он закричал:

— Король королем, а беда в том, что вы, королевята, путаете много и напутали совсем.

Богдан приказал ему замолчать, но эффект речи был испорчен и послы просто передали гетману инсигнии: Адам Кисель вручил усыпанную бирюзой гетманскую булаву, а брат его, Николай Кисель, — красное знамя с государственным польским гербом (белым орлом).

Тут опять не обошлась без скандала. Среди полковников послышался явственный ропот:

— Зачем вы привезли нам эти цацки? Хотите, чтобы мы, скинувши с себя панское ярмо, опять надели его! Теперь уж с нами не совладаете. Не словами, а саблями отобьемся. Владейте своей Польшей, а Украина пусть остается козакам.

Хмельницкий снова призвал к порядку старшúну и пригласил всех на обед. В горнице переговоры возобновились.

Адам Кисель произнес длинную, тщательно подготовленную речь. Он поздравил гетмана с королевскими милостями: с восстановлением свободы исповедания православной религии, увеличением реестра до 15 тысяч человек, с возобновлением всех козацких привилегий, с признанием за Хмельницким гетманской власти.

— За это, — заявил он, — ваша милость, гетман, должны решительно пресечь дальнейшие волнения и приказать простым хлопам остаться в послушании у прежних панов. И надо немедленно приступить к выработке мирного договора.