Татьяна Павлова - Закон свободы - Повесть о Джерарде Уинстэнли

Их было несколько человек — то больше, когда кто-нибудь из местных жителей присоединялся к ним, то меньше, когда кто-нибудь заболевал в пути или отставал по делу. Джекоб нес на груди письмо. Они доставали его в каждой таверне, бережно разглаживали ладонями и читали собравшимся вокруг беднякам письмо, которое призывало помогать диггерам из Кобэма, лишенным средств к существованию, и создавать общины на пустошах по всей Англии, чтобы сделать эту страну прекрасной, счастливой и свободной.

Иногда во время этих чтений приходил шериф или мировой судья и требовал, чтобы они убрались из города. Иногда на улице или на рыночной площади в них летели камни, и они поспешно убегали, стараясь увернуться от ударов. Но в некоторых местах их ожидало счастливое известие, что есть уже здесь люди, копающие общинную пустошь, что они живут сообща, как апостолы, и трудом своим на земле ищут пропитания. Их вели к этим людям, и они обнимались, как братья, и делили хлеб, сидя вечером у костра и задумчиво говоря о том, что скоро, совсем скоро придет в мир царь справедливости. Так было в Айвере, графство Бекингемшир, в Коксхилле, графство Кент, в Инфилде, графство Мидлсекс…

Но бедны были диггеры, малочисленны, разрозненны, нищи… А силы, поднимавшиеся против них, — соседи-фригольдеры, лорды, солдаты, бейлифы, пресвитерианские пасторы, судьи, — силы эти были могущественны и беспощадны. Они обрушивались на бедных копателей и сметали колонии, подобно тому, как разогнал пастор Платтен диггеров Кобэма. В Уэллингборо они застали одни руины.

И опять стлались перед ними извилистые пыльные дороги Англии…

Проповедник стоял на опрокинутой бочке, вокруг тесно толпились слушатели. Джон пробрался в самый передний ряд и, приоткрыв немного рот и кося глазом, слушал. В Кобэме появились новые сектанты, которых все называли смешным именем — квакеры. Сами же они именовали себя «Общество друзей внутреннего света».

— Горе тем, — говорил оратор, — кто алчно присоединяет дом к дому и так приближает поле к полю, что бедняк остается без всякой земли… Горе тому, кто алчно тащит себе в дом неправдой добытое добро!

После разгона колонии, ухода из Кобэма Уинстэнли и многих диггеров, после отъезда брата за океан Джон, которому минуло уже шестнадцать и который принял на себя мужские обязанности в доме, стал ходить на собрания к Бриджет. Она теперь держала нечто вроде молельного дома. Квакеры не гнушались проповедовать и на базарной площади.

Слова «свет» и «любовь», которые так часто повторялись в их речах, волновали, притягивали. Квакеры, Джон это ясно ощущал, были куда чище и серьезнее рантеров. А их видимая доброта и беззащитность рождали доверие и ответную теплоту. Один раз Томас Саттон на площади бросил в них камень, и другие фригольдеры, пришедшие с ним, последовали его примеру. Но квакеры не ответили им тем же и даже не побежали, а пали на колени и подставили грудь ударам.

— Брат, — крикнул один из них Саттону, — побей лучше меня, чем этих праведников!

Джон приходил домой и рассказывал о квакерах сестре. Дома было невесело. Мать, постаревшая и сдавшая после смерти полковника, раздражалась и ворчала по всякому поводу, особенно сетуя на отсутствие денег. Письма от Генри приходили редко. Сестры притихли, только у Френсис глаза загорались беспокойным зовущим блеском, когда к ним захаживал длинноносый насморочный Сандерс. А захаживал он все чаще и чаще; похоже было, что дело идет к свадьбе. Джон хоть и не терпел Сандерса, но на эту свадьбу был согласен.

Пастор Платтен по-прежнему проповедовал в Уолтонской церкви, но вся семья теперь не ездила туда, а ходила пешком к святому Андрею в Кобэме. Элизабет молчала целыми днями, никуда не выходила и лишь оживлялась немного, когда слушала рассказы Джона, лицо ее розовело, разглаживалось, она кивала головой и изредка вздыхала. Джон понимал, что она вспоминает Джерарда Уинстэнли.

А Джерард шагал по пыльной дороге к северу от Лондона, и легкая котомка за плечами составляла все его имущество. Рядом шли еще двое: худой, всегда бледный Том Хейдон и однорукий солдат Хогрилл.

У них не было больше дома. В Кобэме на полях караулили наемники Платтена с топорами, а в Кингстонской магистратуре лежало дело о привлечении диггеров к судебной ответственности. Они стали бродягами. Их братья разбрелись кто куда: Джекоб и еще несколько человек ходили по графствам, собирая средства на новую колонию; семейные осели в деревне — те, кому удалось выпросить прощение у лорда; иные уехали неизвестно куда, и след их потерялся.