Елена Миль: Неизвестный Миль

Я в 1925 году окончила школу и поехала в Новочеркасск поступать в институт. Мы с сестрой и подругами разлетелись в разные стороны. Для поступления в институт предъявила справку, что мой отец, Гурий Антипович Руденко, из крестьян, имеет две коровы, избирательных прав не лишен. В то время социальное происхождение учитывалось при поступлении в высшее учебное заведение. Я сдала экзамены успешно и поступила в Донской политехнический институт в городе Новочеркасске. На третьем курсе мы познакомились с Мишей и стали жить гражданским браком. Брак был зарегистрирован только после войны.

Веянием времени было жить коммуной, да и мне так казалось, что сообща можно жить наиболее интересно и полно. Я написала Мише на практику в Таганрог, где он был на заводе со студенческой группой, о своем желании уйти жить в коммуну.

В ответном письме он сомневается о правильности решения уйти в коммуну и убеждает меня в том, что смысл жизни — приносить людям непосредственную пользу.

Письмо Миши Миля к Пане Руденко (1930 год) с практики на заводе в Таганроге [1] Далее сохраняется орфография и пунктуация всех письменных источников.

Девочка моя!

Получил от тебя два письма сразу — обрадовался страшно! Твое письмо о несоответствии между началом и концом письма, я ничего особенного не нашел.

Паня, я, должно быть, очень тебя люблю и именно поэтому не писал, когда ждал писем… Не знаю, как тебе, но мне режет слух выражение: «Я уйду в коммуну». Почему не вместе? (В коммуну я пойду, но только не знаю, как быть с паем, примут ли меня туда?) Паночка, ты приглядись получше, как вообще люди живут, — это тебе полезно будет.

…Я завидую твоей работе, ты же знаешь, что я люблю помочь всюду, особенно в таком общественном деле, где это приносит непосредственную пользу.

У нас же на этот счет туго, наша группа особенно ничего не делает и не пытается делать. Я работаю сейчас с одним парнем Лешей, работаем над выставкой брака — вот уже 3-й день остаюсь на заводе. Мысли забегают вперед и мешают писать. Как проходит у тебя практика, работаешь ли ты непосредственно или только смотришь? У нас трудновато найти работу, но при желании возможно.

Паненок, читаешь ли ты газеты? У нас на заводе недавно было нечто вроде лотереи с призами за наиболее правильный и точный ответ по вопросу о коллективизации. Мне достался вопрос «Почему уничтожение кулака, как класс, проводится в 1930 году, а не в 1927-м?». За ответ я получил гипсового Сталина, который теперь висит у нас на стенке.

Теперь насчет «шпилек», которые я предложил. Они необходимы там, где часто меняют или вынимают болты, например при креплении лыж или капотов. Это не усовершествование, так как раньше такой машинки не было. Она уже работает для производства. О премии я, конечно, не заикался. Кроме того, я дал еще чертежи усовершенствований тележек для сжатого воздуха и костылей, они тоже будут применены в производстве.

Пиши. Миша.

Миша был очень импульсивен и горяч. Однажды в Ростове-на-Дону мы шли по набережной. Был октябрь месяц, у причала стояли баржи. Мы мирно разговаривали, я говорю: «Верно, сейчас никто бы не решился искупаться», поскольку дело было к вечеру и день был пасмурный. Миша: «А я бы смог». Я усомнилась, а он недолго думая раздевается и — в воду. Я не успела ахнуть, как его потянуло под баржу, но он ухватился за канат, которым была привязана баржа, и выполз на набережную, ворча: «Ну тебя к черту, чуть не утонул».

Мой день рождения в конце октября. Никаких оранжерей в нашем городе Новочеркасске не было, и денег у нас на это тоже не было. Он ходил по мокрым осенним огородам, цветникам и собирал разные полевые цветочки, приносил мне букет, который был скромным, но очень трогательным… Миша всегда старался как-то отметить этот день. Любовь свою он пронес через всю жизнь, был нежен, внимателен и очень ласков.

Летом 1930 года поехали на поезде в Иркутск, поскольку Мише очень хотелось познакомить меня со своей семьей и показать Сибирь.

Едем одни в купе. Я беременна Таней. Радостно и хорошо смотреть в окошко на пробегающие поля, леса, горы. Еще я никогда так далеко не бывала.

В Иркутске остановились у дяди Михаила Леонтьевича — Станислава Павловича. Маленькая Нина Станиславовна очень самостоятельная — и на рынок, и в магазин. Едем дальше в Слюдянку, куда переехала Мария Ефимовна с сыном Яшей после смерти отца.

Не успели сесть в автобус, как обнаружили, что на станции с руки срезали часы. Плохое настроение в поезде постепенно развеивается, когда мы проезжаем туннели и едем по берегу Байкала. Этого очарования не передать. Приехали в Слюдянку. Вода страшно холодная, руки сводит судорога. Ходили на мыс Хамардабан. Поднимаемся на мыс, как по острию ножа. Влезли, и не верится, неужели по этому хребту взбирались?