Михаил Черейский: Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка

Приехали мы снова на вокзал — ив ресторан. Нас не хотели пускать, но мама показала полученные от коменданта талоны, и мы очутились в огромном полупустом зале. Официантка сказала, что по этим талонам нам полагается по полному обеду из четырех блюд и что мы будем пить — коньяк, водку или крымский портвейн? Я сразу сказал: «Водку», но мама цыкнула и попросила лимонаду.

Официантка говорит:

— Принесу лимонад «Крем-сода», но если не отоварю талоны по полной, вы что, дама, хотите, чтоб меня уволили?

Договорились, что водку с коньяком на двух старших офицеров она нам заменит на шоколад. И мы стали обедать. Ели-ели, половины не съели, и одну баранью отбивную мама тихонько завернула в салфетку и сунула в авоську к колбасе и прочему. Но официантка заметила и говорит:

— Давайте я вам бисквитные пирожные в кулечек положу, дитё вечером за милую душу стрескает. — И принесла этот кулечек и штук пять больших белых шоколадин с выпуклым золотым якорем.

Мама подумала и говорит:

— Принесите вместо одной шоколадины пачку папирос получше.

Я удивился: как же так, ведь у нас пол-чемодана напихано «Беломора» фабрики Урицкого, как папа наказывал. На что мне было велено отстать и лучше думать, как уберечь новую тюбетейку, купленную на Выставке в павильоне Таджикской ССР. Мы еще посидели до восемнадцати ноль-ноль и пошли к коменданту. Тот же солдат сбегал в камеру хранения и приволок наши чемоданы. Тут мама и дает ему красивую пачку папирос с тремя богатырями. Солдат покраснел, говорит:

— Я не курю…

Тогда мама отсыпала ему немножко конфет из пакета, а папиросы все равно сунула ему в карман. Он еще больше покраснел, схватил чемоданы, и мы пошли садиться в свой курьерский поезд.

Он состоял только из купейных и мягких вагонов, а посередине — два вагона-ресторана один за другим. Наш купейный, как и в «Стреле», был воинским, да и вообще две трети пассажиров-мужчин во всем поезде были в форме, и чаще всего в морской. Только солдат помог нам засунуть один чемодан под полку, а второй — на антресоли купе, пришли наши соседи: женщина постарше мамы и мальчик постарше меня года на два, звать Владиком. Наши мамы тут же разговорились, будто сто лет были знакомы, а Владик помалкивал, свысока поглядывая на мальца. Пользуясь тем, что мама увлечена разговором про московские моды, я достал свою новую тюбетейку и стал маминой шпилькой в ней проделывать дырочку, чтобы прицепить летную эмблему — звездочку с крыльями. Ее папа прислал в письме. А я тогда еще не знал, что авиаторы называют ее просто курицей. Владик увидел эмблему, и его холодность растаяла: «Твой батяня летчик?!» Я не стал его разочаровывать — конечно летчик! А у него оказался моряк, капитан третьего ранга. Правда, день на пятый пути выяснилось, что не совсем кап-3, а майор береговой службы — ну так и мой папа был не совсем летчиком, а радиоинженером.

Загудел паровоз, и мы поехали к Тихому океану. А пока что сидели и глазели на подмосковные станции. Мне очень понравилась станция Лось — я как раз недавно видел лося в зоопарке, а тут станция такая! Прошел проводник, приглашая товарищей пассажиров посетить вагон-ресторан. Наши мамы переглянулись и стали разворачивать кульки и свертки. У Владиковой мамы был большущий шмат сала, моя мама спросила — украинское? Оказалось, они на Камчатку к папе-почти-моряку едут из Конотопа, от Владиковой бабушки. Ой, говорит мама, а у меня в Конотопе мой дядя Гриша главным инженером депо работает. Как же мы с вами раньше не познакомились, говорит Владикова мама, тогда б ваш дядя моим угля на зиму подбросил, а то беда с этим углем. Так за разговорами совсем стало поздно, я забрался на верхнюю полку и тут же крепко уснул.

Утром проснулся, поезд стоит, выглядываю — станция Котельнич. И прямо напротив нашего вагона на перроне сложены доски, а на досках сидят странные люди, человек десять. Какие-то странно аккуратные, выбритые, подстриженные. Худые все, в серых кителях и штанах, на головах серые шапки — у кого пилотка с пуговками, у кого с козырьком. Рядом солдат сидит с карабином, и здоровенная собака положила морду на лапы. Тут Владик тоже проснулся, посмотрел: о, говорит, фрицы! Как фрицы, настоящие?! Мы с ним кое-как оделись, выскочили на перрон и смотрим. И несколько офицеров из нашего и соседних вагонов тоже вылезли в пижамных и спортивных штанах. Один фриц достал губную гармошку и стал тихонько наигрывать. А собака, не поднимая морды с лап, тихонько подвывать. Офицеры развеселились, а солдат встал, поправил карабин на плече и говорит: «Товарищи, близко подходить запрещено, и передавать ничего нельзя. Хотя, б…ь, курить вот так хочется!» И тут же получил от одного из офицеров пачку папирос. Тут три раза прозвенел колокол, проводники закричали: «По вагонам, поезд отправляется!», и мы забрались обратно. Смотрим в окно, а солдат открыл пачку и раздает фрицам по папиросе. И собака рядом стоит и виляет хвостом.