Array Array - Троцкий. Характеристика (По личным воспоминаниям).

Ещё в Одессе, задолго до отправки в ссылку, все те, у кого были невесты или женихи, поспешили запастись разрешениями на венчание и обвенчались. Те, у кого невест не было, фиктивно обвенчались, чтобы в отдалённой ссылке не очутиться в полном одиночестве.

Бронштейн и А. Соколовская в этом oтношении наткнулась на неожиданное препятствие в лице отца Бронштейна. Так как Лева был несовершеннолетним, то ему не давали разрешения на брак без согласия его отца. А отец самым решительным образом воспротивился этому браку (Соколовская была, по крайней мере, на десять лет старше Бронштейна). Лева рвал и метал, и боролся со всей энергией и упорством, на какие он был способен. Но старик был не менее упорен и, имея преимущество пребывания по ту сторону ограды, остался победителем.

По приезде в Москву, Бронштейн немедленно принялся за хлопоты о браке, и скоро добился успеха. Эта борьба на некоторое время дала пищу искавшей выхода энергии его. Жизнь скоро потекла интересно (насколько это возможно в тюрьме) и, сравнительно с Одессой, очень разнообразно. Мужчинам два раза в неделю давали свидания с женщинами на правах мужей, братьев, кузенов и т. п. Свидания давались всем сразу в одном месте, без строгого ограничения времени и с весьма слабым надзором, так что эти свидания носили характер маленьких интимных coбраний близких людей, связанных узами тесной дружбы и общностью идей.

Не знаю, как наши женщины, но мужчины к свиданиям готовились очень тщательно, и всех тщательнее Бронштейн. На свиданиях он обнаруживал трогательную нежность не только к своей невесте, а потом жене А. Соколовской, но и ко всем остальным дамам, приходившим на свидание к своим мужьям, братьям и т. п. и очаровал всех их своим рыцарством. Когда дамы предложили нам прислать им наше белье для починки, Бронштейн с негодованием отверг это, как устарелый предрассудок, возлагающий на женщину неприятную работу, и сам починял своё белье.

По возвращении со свидания, весь избыток нежности он продолжал расточать нам: ласкал, целовал, обнимал и т. п.

Я уже указывал на припадки нежности в Бронштейне до ареста, в разгаре первого увлечения политической деятельностью.

Теперь, когда протекло столько времени, заполненного столькими событиями и превращениями, каждый раз, когда я вспоминаю об этих нежностях Бронштейна, в воображении моём неизменно встаёт также фигура деспотического императора Павла I с его исключительной сентиментальностью и припадками неистощимой нежности.

А вот, что пишет Б., одна из тех женщин-товарищей, которая вместе с нами в описываемый период сидела в Бутырской пересыльной тюрьме, с которой Бронштейн встречался на описанных интимных собраниях-свиданиях, и которую он впоследствии удостоил своей дружбой: "Когда я узнала в 1906 году, что Лева арестован и сидит в Доме Предварительного Заключения, мне очень захотелось написать ему (мы не переписывались уже несколько лет), что я и сделала. Ответ не заставил себя долго ждать. Теперь, когда знаешь, во что выродился Бронштейн, когда с уст этого человека только срываются слова в роде "беспощадно расправиться", "уничтожить", "расстрелять", трудно допустить, что письмо, полученное тогда мною, писано было этим самым человеком, — столько в нём было задушевности, нежности, теплоты и ласки. Мне очень жаль, что я не сохранила этого письма. Это был несомненно интересный психологический документ.

Начиналось письмо с того, что лежал он (Бронштейн) как то в камере своей в особенно придавленном настроении [7]. В голову лезли самые мрачные мысли, будущее казалось таким неприглядным, на душе мрак и ужас. Вдруг надзиратель входить и подаёт моё письмо. В миг камера преобразилась, точно добрый гений ворвался с письмом. Что сталось с тоской и душевным смятением? Они уплыли куда-то вдаль; ему сделалось легко и хорошо, и опять захотелось жить и верить во всё лучшее. И так далее, и так, далее на многих., многих страницах. И столько тепла, столько ласки, нежности. Неужели Лева Бронштейн и Троцкий одно и то же лицо?.."

Пользуясь довольно широкой ''автономией" в пределах нашей башни с отгороженным вместе с ней уголком двора, мы не лишены были связей и с внешним миром, откуда нам доставлялись деньги, провизия, одежда, необходимые для далёкого путешествия в Восточную Сибирь. Доставлялись нам также в обилии и книги. До нас доходили почти все новинки. К нам попала только что дошедшая до России известная книга Э. Бернштейна ("Предпосылки социализма") на немецком языке, впервые открыто обосновывавшая ревизионизм в марксизме. В нашей камере она вызвала страшное возбуждение, и мы все с жадностью ухватились за чтение. Bcе мы горели нетерпением убедиться, сколько правды во всём том, что мы слыхали об этой ужасной книге. Книга подвергала сомнению всё, что мы, марксисты, считали непререкаемой истиной. И все мы единодушно отвергли её; никаких разногласий на её счёт у нас не было. Получали мы и другие книги, недостатка в них у нас не было.