Иван Дедюля: Партизанский фронт

Почти две недели бригада очищала Смолевичский район от фашистов. Из каких только щелей не приходилось их вытаскивать! Прятались они в чаще лесов, на заброшенных торфоразработках, забирались в болота. Страх перед ответом за преступления загонял их в любые дыры. Но самым страшным для них было то, что на них охотятся народные мстители — партизаны, имевшие к ним особый счет.

Подавляющее большинство фашистов сдавалось в плен и на все лады кляло своего фюрера. Чуть не каждый из них твердил, как попугай: «Гитлер капут!»

Однако попадались матерые гитлеровцы. Это были своего рода фанатики, вышколенные нацисты. Однажды подростки доставили в штаб именно такого прожженного фашиста. Они вытащили его из свинарника, превращенного жителями из-за отсутствия свиней в отхожее место. Положив нам на стол пистолет «вальтер», вихрастый паренек лет четырнадцати рапортовал:

— Товарищ командир, поймали большого фрицевского начальника. Он предлагал нам денег и хотел откупиться.

— Почему у тебя кровь под носом? — спросил я юношу.

— Ну, пошел я, значит, в отхожее место, а он как схватит меня снизу за ногу. Я и закричал… Тут он выскочил, набросился на меня и хотел закрыть мне рот. Вот и разбил нос маленько. Тогда хватанул я его за руку зубами, и он отпустил. Ну а на мой крик хлопцы быстро прибежали…

— А где же ваш фриц?

— А мы его в уборной и закрыли.

— Молодцы, ребята! — похвалил я молодых помощников.

— Давайте ведите свой трофей сюда.

Под конвоем ребят порог хаты перешагнул высокий тощий немец лет сорока в помятой и испачканной черной эсэсовской форме. На кителе болтались, слегка позванивая, кресты. На выпуклый потный лоб гитлеровца свисала прядь светлых волос. Водянистые глаза были колючими и злыми. Четко отпечатав несколько шагов, он мастерски щелкнул каблуками и, вытянув вперед правую руку, рявкнул:

— Хайль Гитлер!

Все это было до того потешно, что все мы невольно засмеялись. Затем Кисляков спокойно ответил:

— Нет, господин майор, Гитлер капут. Скоро крышка твоему ефрейтору.

Фашист обвел нас какими-то безумными глазами, затем сжался, крепко прижал руки с вытянутыми пальцами, щелкнул каблуками и, весь подергиваясь, еще громче выкрикнул:

— Нихт капут! Хайль Гитлер!

Было ясно, что перед нами матерый зверь.

Переводчик спросил у немца фамилию, но он молча стоял, выпучив мутные глаза. Когда повторили вопрос, фашист пренебрежительно улыбнулся и на приличном русском языке с некоторым акцентом сказал:

— Вы бандит, а я офицер великой Германии и буду разговаривать только с равным мне по чину русским командиром. Офицер фюрера не может иметь дело с бандитами.

Замолчав, гитлеровец вызывающе вытянул лицо.

— Ох и сволочь! — не выдержал Кисляков и бросился к наглому майору.

— Не смейте меня трогать! — на шаг отступив, бросил фашист. — На моей стороне международное право… Мы еще скоро вернемся с новым оружием фюрера, и тогда…

Не успел я удержать Кислякова, как он со всего размаха съездил фрицу по роже. От пощечины тот с грохотом рухнул на пол.

— Извините, товарищ комиссар, — брезгливо вытирая руку, сказал Андрей. — Не смог удержаться. Вот ведь как распоясался, гад этакий. Он еще и международное право вспомнил! А когда топили наших людей в крови, тысячами губили малых и старых, тогда не думали об этом праве. Ах ты, гад ползучий! — скрипнув зубами, стукнул Андрей кулачищем по столу.

Фашист, вскочив на ноги, испуганным голосом завопил:

— Буду жаловаться… Не позволю… Это разбой, я культурный человек…

— Он опять свое, — возмутился Кисляков. — Смотрите на его нашивки — ведь он разбойничал более двух лет. Видно, его фашистский бред только кулаком и можно выбить. Словами такого не проймешь.

Андрей оказался прав. В тот же день злобный гитлеровец доказал, что он относится к числу неисправимых врагов, которых надо беспощадно уничтожать. Немец сделал вид, что покорился, и фашистских приветствий больше не выкрикивал. Его, как и других пленных, направили на пересылочный пункт в Смолевичи. Сначала он просил конвоира отпустить его за золотые часы. Потом со слезами просил пожалеть его маленьких детей. Затем начал злобно ругаться и грозить расправой, когда вернется его армия. Убедившись, что все ухищрения напрасны, майор кинулся на конвоира, сбил его с ног и бросился в сторону от дороги. Но другой конвоир вовремя пустил ему пулю в спину. Какой-то пожилой пленный солдат с почерневшим от усталости и пыли лицом подошел к трупу, брезгливо толкнул его ногой и сказал конвоиру: