А. Кошелев: Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура

Наше пребывание в этой базе продолжалось всего сутки: рано утром следующего дня мы покинули последний уголок дружественной Америки. Здесь-то я и пристроил свои случайные доллары: поделился я своей заботой с одним американским моряком, и вдруг каким-то шестым чувством уловил, что он был бы счастлив потратить эти деньги. Ну — я их ему и подарил! И он действительно стал совершенно счастливым человеком: он пел, плясал, бешено жестикулировал, что-то очень взволнованно говорил, а под конец даже встал на руки и «прошел» несколько «шагов» таким образом. Надо сказать, что я ничего подобного не ожидал. Все-таки странный народ — американцы…

Переход к родным берегам длился около десяти суток. Корабли шли с соблюдением всех мер предосторожности, без опознавательных знаков и огней; между собою поддерживали только семафорную связь. Вскоре вышли к Берингову проливу, а затем сквозь ледяную шугу пробивались до Авачинской бухты на Камчатке. Страна продолжала праздновать победу над Германией. Но здесь, в Петропавловске, все в большей степени ощущалось приближение новых боев. Вот и нам не удалось как следует отдохнуть после сурового перехода — дивизион больших охотников получил приказ срочно следовать во Владивосток…

В первой декаде августа среди моряков поползли слухи о скором десанте в Японию. Нам предстояло транспортировать для высадки на Хоккайдо отряд морских разведчиков Тихоокеанского флота под командованием Героя Советского Союза старшего лейтенанта Виктора Леонова. Подготовка к этому ответственному заданию происходила в двух соседних бухтах Стрелок и Разбойник — в одной размещались мы, а в соседней — десантный отряд. Но тут, в начале второй декады августа, числа так 12-го, прошел слух, что американцы сбросили атомные бомбы на японские города — Хиросиму и Нагасаки. И нас тут же перенацелили на высадку в Северную Корею.

Поздно вечером стали грузить десант.

Наш морскойохотник принял 45 человек со всем снаряжением и через несколько часов вышел в море.

Корабли шли в абсолютном тумане, изредка шум морского прибоя нарушался артиллерийской канонадой да глухими взрывами бомб. Под утро появились размытые очертания берега и полыхающие над незнакомым городом языки пламени. Мимо нас, на предельной скорости, прошли торпедные катера, которые выпустили свое грозное оружие по кораблям, стоявшим в гавани.

Наш морской охотник на скорости прошел вдоль пирса, на который через борт посылались десантники. Они тут же вступили в бой. К вечеру город, а это был Расин — город и порт Северной Кореи, был полностью освобожден от японцев.

Через день-два после этой первой высадки нас вновь отозвали во Владивосток. И здесь я стал очевидцем, и в какой-то мере даже участником, довольно забавного эпизода. Наши десантники, в большинстве своем, имели боевой опыт, приобретенный в боях на западе, мы же считались «салагами». Да и высадка десанта — задача гораздо более опасная и сложная, чем доставка к месту высадки и обеспечение огневым прикрытием. Наверное, поэтому леоновцам накануне выхода в море дали увольнительные во Владивосток. Мы же собрались в своих тесных кубриках и травили морские байки, изображая из себя старых, опытных морских волков. Вдруг послышался дикий крик: «Фашисты! Гады!» В первое мгновение мне привиделся фашистский десант и снятые часовые, но наваждение мгновенно прошло. Горохом мы выкатились на палубу и видим: только что прибывший из города «сильно уставший» десантник, размахивая кинжалом, на чем свет стоит кроет вахту. Уж чему-чему, а умению быстро принимать решения в экстремальных ситуациях, равно как и товарищеской спайке и взаимовыручке, флот нас выучил на «ять»: двое кубарем покатились под ноги не ко времени разбушевавшемуся пьяному герою, остальные — навалились гурьбой и, после непродолжительной потасовки, угроза была ликвидирована, а ее источник — обезоружен и скручен.

Впрочем, обошлось без серьезных последствий: ход делу не был дан. Я же говорю: спайка и взаимовыручка…

Война продолжалась; в любое время суток корабли и армейские части подвергались налетам и бомбежке японской авиации. Однажды японская бомба взорвалась рядом с нашим охотником; ее осколками был ранен наш легендарный боцман, который воевал на Северном флоте и был награжден многими орденами и медалями. Во время бомбежки в нем подсознательно сработал инстинкт самосохранения. Он полз но палубе с искаженным от ужаса лицом в укрытие. На нас, мальчишек, это произвело очень сильное впечатление, и мой товарищ, не выдержав, показал на боцмана пальцем. Это привело того в чувство; он встал во весь рост и крикнул: «Салага, смотри за япошкой».