П. Березов - Михаил Васильевич Фрунзе

Как нигде, иваново-вознесенские фабриканты обогащались. Годовая прибыль их предприятий иногда превышала 50 процентов на основной их капитал при средней прибыли по всей России в 7 процентов. Такая огромная прибыль выколачивалась за счет рабочих. Их заработки были крайне ничтожны. Фабриканты наживались также благодаря широкому использованию штрафной системы: рабочих штрафовали за каждую недоделку, за малейший брак. Нищенские заработки сокращались и от частых поборов, взяток, которые вымогали у рабочих под разными предлогами мастера, табельщики, приказчики.

Рабочие семьи обречены были на полуголодную жизнь. При скудных заработках они не могли обеспечивать себя и сносным жильем. Рабочих лишали и всякой культуры. Большинство из них были неграмотны. А грамотных преследовали. Был, например, издан приказ, запрещавший чтение вслух в рабочих казармах.

Обреченные на полуголодную и темную жизнь, рабочие были и бесправны. Хозяевами города являлись фабриканты, купцы, домовладельцы, царские чиновники. Только они выбирали Городскую думу. Рабочие же в выборах не могли участвовать. Власть богачей охранялась царской полицией, солдатами, казачьими отрядами. Всякая попытка рабочих сбросить с себя ярмо подавлялась жестоко.

Все это знал Фрунзе и до приезда в Иваново-Вознесенск. Но теперь, проходя по улицам города и его предместьям, он еще более убеждался в вопиющих противоречиях городской жизни. В центре города он шел по широким улицам с роскошными особняками и благоустроенными домами. Здесь во всем чувствовалось довольство, богатство, праздное безделье.

Иная жизнь была на городских окраинах. Вместо барских особняков и купеческих хором здесь в жалком беспорядке лепились друг к другу убогие рабочие лачуги, покривившиеся и почерневшие от старости. Над ними возвышались мрачные казармы. В них, как в каменных мешках, в духоте и смраде, теснились десятки и сотни рабочих семей. Спали вповалку на полу — мужчины и женщины, старики и дети, холостые и женатые. В казармах иногда на каждого жильца приходилось лишь около одного квадратного метра жилой площади. В таких казармах было теснее, чем в могиле!

На улицах — непролазная грязь. Во дворе, среди мусора, копошилась золотушная детвора. Ни деревца, ни кустика, ни зелени. Воздух пропитан тошнотворными запахами текстильных красилен и чадной гарью, изрыгаемой десятками фабричных труб. От реки Уводь поднимались ядовитые испарения: сюда, в реку, со всех фабрик спускали промышленные отбросы и нечистоты.

Это царство нищеты и невыносимого гнета глубоко взволновало, возмутило Фрунзе. Ему нигде прежде не приходилось наблюдать такую нужду, столько человеческого горя и страданий.

Еще до приезда Фрунзе в Иваново-Вознесенск по фабрикам и заводам вспыхивали забастовки. Рабочие открыто выражали возмущение и протест против рабских условий труда. Но это были лишь разрозненные выступления, которые кончались поражением рабочих. Необходимо было многотысячную массу иваново-вознесенских ткачей объединить и направить на путь организованного революционного восстания. Рабочие, не желавшие больше терпеть капиталистический гнет и произвол властей, нуждались в революционном руководстве.

Одиннадцатого мая 1905 года за городом, в лесу, собралась конференция ответственных партийных работников города и представителей от фабрично-заводских кружков — всего около восьмидесяти человек. Многие из них впервые здесь увидели юношу среднего роста в черном поношенном пиджаке и темносиних брюках, заправленных в узкие, короткие сапоги. То был Фрунзе, уже успевший сменить свой студенческий костюм на рабочее платье, а свою фамилию — на партийную, подпольную кличку «Трифоныч». Внимательно, как бы изучая его, все приглядывались к новому ответственному организатору. Были очень удивлены его молодостью. Однако, присмотревшись к нему, вскоре убедились, что он не по летам серьезен и сдержан. В его словах не было ни юношеской заносчивости, ни смущения. Они были спокойны, просты, деловиты. В них сказывалось умение разбираться в обстановке, зрелая мысль и твердая решимость. Располагала к нему его внутренняя собранность, в нем чувствовался большой запас энергии, как в туго натянутой тетиве лука. Понравилась и внешность «Трифоныча» — его округлое добродушное лицо, дышащее здоровьем, на редкость чистое, белое с румянцем, проступавшим сквозь тонкую кожу, с юношеским пушком на верхней губе. Темнорусые волосы, поднятые кверху и подстриженные ежиком, открывали большой выпуклый лоб. Серые глаза лучились внутренним блеском и оттого казались темнее…